Питер Акройд - Альфред Хичкок

Он не потерял все свои деньги, но и прибыли особой не получил. По кассовым сборам «Птицы» не могли сравниться с «Психо». Зрителей не впечатлила непредсказуемость нападений птиц, следствием чего стала непоследовательность самого действия. Кроме того, их удивляла и раздражала неопределенная концовка. Даже Хантер вспоминал, что публика на предварительном показе в Музее современного искусства «приняла фильм, если можно так выразиться, с холодной вежливостью. Сложная мозаика финала была встречена растерянным молчанием». Посетив обычный кинотеатр, Хантер отметил, что «люди поворачивались друг к другу и спрашивали: «Это конец? И это все? Да?» В попытке придумать необычную, таинственную концовку Хичкок фатально ошибся в оценке реакции широкой аудитории.

Поэтому отзывы были неоднозначными, а игру Типпи Хедрен критиковали как слишком сдержанную и бесчувственную. Критики имели в виду скорее жесткую режиссуру Хичкока, чем недостатки самой Хедрен. Особенно его расстраивали нападки тех, кого он называл «высоколобыми» – они сочли фильм «банальным». Похоже, режиссер снова попал в ловушку, разрываясь между художественным и популярным. Как он впоследствии рассказывал, «Альме изначально не нравилась идея снять «Птиц». Она считала, что в этой истории ничего нет. Да, она оказалась права. Сюжета мало, птиц слишком много».

Фильм получил признание позже. Это был не первый «фильм-катастрофа», как иногда говорят, однако он установил парадигму для всех своих успешных последователей. Высказывались самые разные предположения: птицы символизируют женскую агрессию, мужское стремление к власти или общую атаку на «систему смыслов». В одном из немногих комментариев к «Птицам» Хичкок несколько неуверенно заметил: «Если хотите, можете считать темой избыток самодовольства в мире: люди не осознают, что катастрофа окружает нас со всех сторон». Совершенно очевидно, что его не очень интересовал смысл фильма, если он оказывал требуемое воздействие на зрителей.

Мелани, которую играла Типпи Хедрен, Хичкок описывал так: «…Девушка ничего не значит. Она просто олицетворяет самодовольство и самоуспокоенность, контрастирующие с бесконечной импровизацией. Ключ – именно «бесконечная импровизация». Каждая сцена разворачивается в напряженной атмосфере, так что любое действие окружено множеством зловещих возможностей. То, что в начале фильма казалось надежным, оказывается, скрывает угрозу. Напряжение не спадает ни на секунду. Таков был его великий дар. Хичкок сам поддерживал это состояние на съемочной площадке. Он нанял музыканта с литаврами, чтобы тот громко отбивал ритм рядом с актерами, заставляя их инстинктивно подчиняться этому безжалостному и грозному ритму, возможному предвестнику грядущей катастрофы. Режиссер использовал красный цвет одежды, волос, зонтиков, мебели, воздушных шаров и интерьеров, чтобы передать зрителю ощущение опасности и насилия.

Когда чайки со злобными криками набрасываются на Мелани, эти пронзительные звуки могут рассматриваться как эхо ранних фильмов Хичкока, где он ассоциирует птичьи крики с насильственной смертью. Убийца в фильме «Убийство!» выступает на арене цирка в костюме птицы; чучела птиц в кабинете Нормана Бейтса передают ощущение смерти и разложения в «Психо»; чирикающая птица в клетке приветствует Элис Уайт после сцены убийства в «Шантаже»; канарейки в клетке в «Саботаже» служат прикрытием для смертельной бомбы; в «Молодом и невинном» кричащие чайки летают над трупом. Можно привести еще много примеров этого важного образа, причем не все они поддаются интерпретации, но могут ассоциироваться со стихотворением Уильяма Блейка из «Прорицаний невинного».

Дальнейшие усилия по приобретению художественной респектабельности привели к тому, что летом 1962 г. в период окончательного монтажа «Птиц» Хичкок согласился на серию продолжительных интервью с Франсуа Трюффо. Об английских наградах он не думал. В этом году режиссер отказался от степени командора ордена Британской империи, «потому что, на его взгляд, это не соответствовало его вкладу в британскую культуру». Несмотря на уверения в обратном, он знал себе цену.

Когда Трюффо написал письмо с просьбой об интервью, которое содержало бы разбор всех фильмов режиссера и где уделялось особое внимание «рождению каждого фильма, разработке и построению сценария, проблемам режиссуры, специфическим для каждой картины, а также месту каждого фильма во всем его творчестве», Хичкок был искренне растроган. В ответном письме он признался: «Я заплакал, прочитав ваше письмо, и я очень благодарен за ваши добрые слова». Трюффо считался одним из лидеров направления, которое получило название «новой волны», и он уже снял фильмы «400 ударов» (Les Quatre Cents Coups) и «Жюль и Джим» (Jules et Jim). В частных беседах Хичкок называл эту группу «новыми бродягами», но не собирался раскрывать свои истинные чувства. Такое восхищение младшего коллеги было для него ценнее фимиама; оно свидетельствовало об одобрении тех, кто шел в авангарде кинематографических перемен. Слезы были искренними – проявление его эмоционального и боязливого характера и символ долгожданного исполнения мечты.

Поначалу Хичкок хотел сам определять содержание интервью. В неотправленном письме он настаивал на том, чтобы его ознакомили с расшифровкой беседы, а также на праве изменять любую не понравившуюся ему фразу – с полумиллионным штрафом за невыполнение этого условия. Хичкок не отправил свое письмо, вне всякого сомнения понимая, что коллега воспримет его как смертельное оскорбление.

В основу интервью легло относительно новое представление о режиссере как об «авторе», единственном творце фильма, подобно тому как художник является единственным творцом картины. Это не относилось к фильмам Хичкока, где ему требовалось активное участие множества людей, в первую очередь сценариста и оператора, но соответствовало его цели минимизировать их вклад. Он назвал Джона Майкла Хейса, сочинившего сценарии к фильмам «Окно во двор», «Поймать вора», «Неприятности с Гарри» и «Человек, который слишком много знал», «радиодраматургом», который просто «написал диалоги». Это было сознательное отступление от истины.

Всю середину августа в восемь утра Хичкок забирал Трюффо и его переводчика из отеля Beverly Hills и вез в своем лимузине в кабинет на студии Universal, где они разговаривали до шести вечера с перерывом на ланч, состоявший из стейка и жареного картофеля. Трюффо пишет: «Только на третий день в обстоятельном рассказе о собственной карьере, удачах и неудачах, сложностях, поисках, сомнениях, надеждах и усилиях обнаружилась его серьезность, искренность и настоящая самокритичность». Это интервью не было похоже на все остальные интервью Хичкока.