Никита Михалков - Территория моей любви

Каждый год я задавал дочери одни и те же пять вопросов: что ты любишь; что не любишь; чего боишься; чего ты больше всего хочешь; что, по-твоему, происходит вокруг тебя и в стране?..

В промежутки между ее ответами я вмонтировал хроникальные кадры о том, что происходило в это время в стране… И сам не ожидал, что получится такой документ.

«Анна от 6 до 18» – очень беззащитная картина. Про нее можно сказать все, что угодно, но одного у нее не отнимешь: тринадцать лет съемок. Тринадцать лет жизни растущей девочки в меняющейся стране.

Три вещи нельзя симулировать – любовь, темперамент и время…

Я считаю, что это одна из самых серьезных моих картин. Никто не знал, чем это закончится, но я упорно каждый год задавал по пять вопросов своей дочери… и так с шести лет.

Надо сказать, были и драматические моменты, и даже опасные, потому как снимать кино на профессиональной аппаратуре без утвержденного сценария в то время было просто чревато. А нужно было раздобыть коробку пленки, бесшумную аппаратуру, аппаратуру, чтобы записать звук, – все это надо было доставать через товарищей, которым тоже приходилось рисковать.

Никто не знает, сколько проживет. Но мне казалось, что если есть какая-то реальная ценность в жизни, то ценность эта – потраченное время.

И вот росла девочка. И какие же невероятные события послал нам Господь за это время! Когда я начинал снимать кино, не мог представить, что через десять лет будут отворачивать головы памятникам, а перед этим случатся подряд три смерти генсеков. («Пятилетку – в три гроба», – как заметил мой отец.) И каждый год Анна, воспитанная в пионерских традициях, говорила: «Я хочу, чтобы новый руководитель коммунистической партии…» – и далее шло клише.

С дочерью Аней (кадр из фильма «Анна от 6 до 18»)

И вот эта девочка, которая воспитана в границах этого бессменного лекала, зажата, боится неправильно ответить и страшно мучается оттого, что если она неправильно ответит, то ее будут ругать (этот школьный комплекс действительно был в Ане), вдруг вырастает совершенно другим человеком…

А ведь все это было снято совершенно спонтанно. И между Аниными фрагментами поставлена хроника.

Я понимаю, что картина несколько тенденциозна, но это моя картина, моя точка зрения. А если у кого-то есть другая точка зрения, могу дать простой совет: растите дочь и тринадцать лет снимайте ее!

Впоследствии я снял и с Надей то же самое. Но это другая история.

Наш «Сибирский цирюльник» начался реально даже не тогда, когда мы с Рустамом Ибрагимбековым закончили сценарий в 1988 году, а в тот самый вечер в марте 1995 года, когда мы с Надей шли получать заветную статуэтку, о которой мечтают все режиссеры всех возрастов и всех континентов, потому что именно «Оскар» давал нам надежду собрать деньги на съемки самого дорогого европейского проекта последнего десятилетия. Это странное чувство, когда ты получаешь заветную награду, а мысли твои далеко обогнали время…

И после «Оскара», через полтора года гигантской подготовки, мы должны были начать снимать. И чем ближе становился первый съемочный день, тем больше меня охватывал страх. Действительно, «Сибирский цирюльник» был для меня словно первой картиной – все заново: новый язык, новая пластика, новый масштаб, для русского кино 90‑х – масштаб гигантский, огромные массовки, широкий формат, иностранные звезды…

Я давно мечтал снять фильм о Сибири. Это было не только творческим замыслом, но и моим сыновним долгом – мои корни отсюда, я имею в виду прадеда Василия Ивановича Сурикова.

Очень многое дало мне посещение удивительнейшего художественного музея и богатейшей научной библиотеки университета в Иркутске. Русские писатели Короленко, Обручев, наш современник Астафьев подтолкнули наше с Ибрагимбековым воображение. Именно в Иркутске я открыл для себя нашего «сибирского Купера» – писателя XIX века Ивана Тимофеевича Калашникова. Его роман «Дочь купца Жолобова», повесть «Камчадалка», «Записки иркутского жителя» дают богатейшую пищу для размышлений. И еще, конечно, знаменитые иркутские летописи… Нас охотно консультировал писатель и блестящий краевед Марк Сергеев.

«Господа юнкера» на премьере фильма (во втором ряду – Марат Башаров и Артем Михалков)

Сценарий «Сибирского цирюльника» мы писали с Ибрагимбековым летом на даче. С нами были дети – играли, гомонили, так что садились мы за письменный стол только вечером… И неизменно просыпались в восемь утра с ощущением, будто и вовсе не ложились.

Заканчивали мы сценарий уже в Риме. Стояла адская жара. В нашем отеле был бассейн, в который мы за полтора месяца ни разу даже не окунулись. Ежедневно мы вставали рано утром, включали кондиционер и при температуре плюс 16 градусов в халатах работали, не останавливаясь. Приблизительно по пятнадцать часов в сутки…

А до этого в течение восьми месяцев готовились, изучали материалы: кто такие юнкера? во что они были одеты? их устав? принципы обучения?.. Как выглядели их спальная комната, лазарет?.. Надо было докопаться до мельчайших деталей: скажем, в какую сторону должна быть направлена кокарда, когда юнкер, раздеваясь, складывал свою форму на ясеневую тумбочку возле своей койки.

Все это я обязан был изучить досконально…

«Сибирский цирюльник» задумывался как эпопея, действие которой происходит в течение двадцати лет конца прошлого – начала нынешнего века. (А точнее, с 1885 по 1905 год.) Такой кинороман требовал восстановления мельчайших подробностей, деталей быта, архитектуры улиц, изучения русского национального костюма всех сословий того периода и пошива его в количестве более шести тысяч штук. Массовые сцены в нашей картине оцениваются в 65 тысяч человеко-дней.

За время съемок нами было создано около 8 тысяч рабочих мест в Красноярске, Нижнем Новгороде, Горбатове, Москве! Мало того, впервые в истории отечественного кино (по крайней мере кино такого масштаба) были оплачены все услуги армии, милиции, ГАИ и других организаций без всяких скидок и льгот. (А все эти услуги, как я знаю, были выведены из бюджета такого изобилующего батальными сценами фильма, как «Война и мир».) Даже солдаты срочной службы, снимавшиеся у нас в массовых сценах, помимо горячего питания на площадке получали зарплату. И пусть мне кто-нибудь скажет, что это было нецелевым использованием средств в конце 90‑х, когда наша армия была так унижена и оскорблена!