Георгий Милляр - Я – второй Раневская, или Й – третья буква

«В кинематографе так бывает, – говорит актриса Зоя Васильева, – вот актер сыграл одну роль, и режиссеры часто не видят его в других ролях. Приглашают на похожее, все на то же. Даже в самых разных картинах. Раз уж приклеилась какая-то роль, раз сыграл хорошо, значит, и в других ролях, в других картинах будут похожие роли. Он, конечно, очень переживал. Но…Не получилось у него так, как он хотел».

«Он не любил таких людей – гладеньких, причесанных, – уверяет приемная дочь Тамара, – таких степенных. Он любил озорных. Почему ему хотелось Суворова сыграть? В моем понимании, Суворов – полководец строгий, серьезный. А Милляр говорил, что он был хулиганистый, озорной, смешливый. Поэтому ему хотелось сыграть этот образ: он его чувствовал».

Одиночество было его уделом. Человеческое тепло и участие, долгожданный покой и поддержку он обрел только в конце своей долгой жизни. Жизни, как пишут его биографы, похожей на злую сказку.

Алфавит в рисунках из скана с текстом (дать как приложении)

САМЫЕ ЗНАЧИТЕЛЬНЫЕ, САМЫЕ ШОКИРУЮЩИЕ ВЫСКАЗЫВАНИЯ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОГО АКТЕРА ГЕОРГИЯ МИЛЛЯРА.

Внимание ханжам:

ЕСТЬ НЕЦЕНЗУРНАЯ ЛЕКСИКА!

Милляр Г. Ф. – культ неприличности.

Милляр – единственный Кощей, который не считает себя бессмертным.

Актер – кладбище неигранных образов.

«И всё для вас, синьора Мельпомена,

Молю забыть лихое слово «нет».

В судьбе моей заблещет перемена,

Коль слово «да» подарите в ответ».

«Эстетика безобразного. Наряду со стремлением к красоте, если всё красиво, то ничто не красиво. Красивый герой будет только тогда красив, когда рядом с ним увидят ну, скажем, Милляра».

«Актёрскую работу рассматриваю как изобразительное искусство – из себя вылепливать и собою рисовать».

«А еще, говоря обо мне, нельзя не упомянуть о самом главном сказочнике, который от нас ушел – Александр Роу Это был очень интересный человек. Он после трех инфарктов объездил всю Африку. Это сколько скипидару было в этом человеке».

Страшно было остаться без маски и хотелось побыть без неё…

– Я властелин мира! Утвердив столб от Земли до неба, могу всю вселенную повернуть!

– Сердце моё я спрятал в чёрном яблоке. Яблоко то растёт на чёрном дереве. Дерево то растёт на чёрной горе.

– Не бойся, красавица, не умру я никогда: я бессмертен!

– Не бойся меня, я ласковый. И сердце у меня есть, только далеко оно спрятано, глубоко схоронено. Никому я этой тайны не открывал – тебе, красавица, открою. Сердце свое я спрятал в черном яблоке, черное яблоко то растет на черном дереве, дерево то стоит на черной горе, и коли подойдет к тому дереву человек с бесстрашным сердцем, на его глазах расцветет лист, из листа – цветок, из цветка – яблоко. И кто то яблоко переломит – найдет сердце мое! Но кто найдет его, сам окаменеет.

– Так значит не бессмертен ты.

– Теперь веришь, что есть у меня сердце?

Жалуется:

– Ох и плохо мне! Ох и худо! Не горячка у меня, не простуда! Мучит бедную старушку не хвороба! Губит душу-сиротинку злая злоба!

Ворчит:

– Чего надо, Иван? Явился нежданно-незвано. Повернул избушку – разбудил старушку. Стояла себе задом – так ему не тем фасадом.

Не жди от меня подмоги – уноси скорее ноги!

– Ладно, недолго твой век будет. И на силу свою не надейся. Ты – естеством, а я – колдовством!

Хочет на лопате забросить Ивана в печь:

– Сюда его, сюда, голубчика, – на жаркое после супчика! Зря ты, Иван, сопротивляешься – ножками упираешься! Все равно я тобой пообедаю.

– Так я, бабулечка-ягулечка, не нарочно. Меня ж никто на лопату не саживал. На жаркое в печь

не налаживал. Покажи мне, Ягуся, как надо на лопату садиться.

– Слазь. Эх, молодежь пошла. Чему вас только учат? – Сама садится на лопату. – Вот, ничего тут хитрого нет.

– Скатертью дорожка, – Иван забрасывает Ягу в печь.

– Любовь? Это ерунда! Вот тебе, голубчик, овчинный тулупчик… Тулупчик-то новенький – вернуть не забудь.

– Чуфырь-пуфырь. Вот саночки шустрые. Цыц, самоходные. Самоходные-путеводные. Сами едут, сами правят. Сами к Настеньке доставят.

– Хорошую я ему змею подложила.

– Устала, притомилась…

И поет, танцуя:

– Притомилась, притомилась, притомилася!.. Ой, радикулит замучил…

Самоходным санкам, которые превращаются в животных:

– Молодцы, вознагражу я вас по-яговски…

Кошке:

– Ах ты, Милка… Вот тебе, киска, сметаны миска. Заслужил, черненький.

Свинье:

– И ты молодец – вот тебе холодец. Заслужил, рыженький.

– Лесные жители, разбойники-грабители… Между прочим, не хотите ли злата по два ушата? Серебра по четыре ведра? А что меди – тьфу – без счету. За простую работу.

– Пощадите бабушку!

Ворчит:

– Всё новое! Ничего старого нет!

Поет:

– На красавицу Ягу наглядеться не могу! Кто любимая моя? Я! Я! Я!

– Молчишь? Всё равно выпытаю. Не я – так огонь тебе язык развяжет. Небось заговоришь, когда палёным-то запахнет.

Баба Яга: – Да, невестина я мать, мне Кощей Бессмертный зять.

– Ох, гостей понавалило. Все чертей со всех волостей. Всяких мастей. Видимо-невидимо. Я бы тех, кого невидимо, не пускала – того гляди ступу ведь могут или метелку подменить.

– Нет, у нас строго.

– Строго-не строго, да гостей уж больно много. Тут-то двумя глазами за всеми не углядишь, а у тебя-то один.

– Елена, смотри дерево – ствол серебряный, а листья золотые.

– Зачем?

– Как зачем? Для богатства.

– А богатство зачем?

– Зачем-зачем? Чтобы были стволы серебряные, а листья золотые.

– Я не старик. И не молодой. Я вечный. Меня не звать, а величать положено,

– А как же тебя величать, дедушка?