Коллектив авторов - Theatrum mundi. Подвижный лексикон

С этим согласна Елена Рабинович: «Описанный в “Политике” музыкальный катарсис был понят Бернайсом в медицинском смысле <���…>, а затем результаты анализа “Политики” были без всяких поправок применены к “Поэтике”» [11] Рабинович Е. Риторика повседневности. Филологические очерки. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2000. С. 251. . Она доказывает, что трагический катарсис у Аристотеля не равен музыкальному, т. е. не подразумевает разрядки психического напряжения посредством оргиастических практик, и никакой катарсис не равен излечению. К тому же не стоит путать pathos с pathema . В «Поэтике» pathos – это исключительно страдание (страсть) трагического героя, а вот переживания зрителя, которые не должны отождествляться со сценическими страданиями, называются pathemata , и именно к ним относится пресловутый катарсис в главе VI «Поэтики»: «Трагедия есть подражание действию важному и завершенному услащенной речью и действом, достигающая через страх и жалость катарсиса таковых чувствований ( pathematōn )» [12] Перевод, предложенный Е. Рабинович. В переводе В. Аппельрота: «… трагедия есть подражание действию важному и законченному, имеющему определенный объем, [подражание] при помощи речи, в каждой из своих частей различно украшенной; посредством действия, а не рассказа, совершающее путем сострадания и страха очищение подобных аффектов» ( Аристотель. Поэтика. Об искусстве поэзии / пер. В. Г. Аппельрота, ред. и коммент. Ф. А. Петровского. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957). . «Из контекста “Поэтики” вытекает, что pathos по меньшей мере опасен и часто губителен, a pathemata безопасны и даже приятны» [13] Рабинович Е. Указ. соч. С. 258. . Теперь понятнее становится ситуация с трагедией, поставленной Фринихом: здесь, по-видимому, произошла путаница между патосом и патемой, слияние страданий героев и зрителей – что и привело к травмирующему эффекту. Катарсис же связан с удовольствием и облегчением – «безвредной радостью», как сказано в главе VIII «Политики».

Так что же такое, с точки зрения филологов-классиков, этот неуловимый катарсис? Некоторые исследователи (среди них – Голден и Рабинович) полагают, что катарсис прежде всего интеллектуальная операция: безвредная радость катарсиса – «результат мыслительного процесса (познания)» [14] Там же. С. 256. , поэтому катарсис – это не очищение, а «прояснение», «разъяснение чего-то запутанного» [15] Там же. С. 259. . Более того, по мнению Рабинович, с точки зрения устройства трагического сюжета с началом, серединой и концом – «страх и жалость зритель испытывает в начале и в середине трагедии, к прояснению или решению приходит в конце» [16] Там же. С. 264. – катарсис следует попросту понимать как стремительную, «потрясающую душу развязку», дарящую радость «наконец сполна удовлетворенного любопытства» [17] Там же. С. 265. .

В одной из сравнительно недавних работ идеи Бернайса оцениваются несколько иначе, чем принято. Джеймс Портер в статье «Якоб Бернайс и катарсис модерности» [18] Porter J. Jacob Bernays and the Catharsis of Modernity // Billings J., Leonard M. (eds). Tragedy and the Idea of Modernity. Oxford: Oxford University Press, 2015. Pp. 15–41. Портер опирается на свой перевод финальной части одного из двух эссе Бернайса ( Porter J. Translation of J. Bernays’s “Outlines of Aristotle’s Lost Work on the Effects of Tragedy”, sec. IV // Tragedy and the Idea of Modernity. Pp. 315–328). стремится показать, что Бернайс, отвергая моральные или педагогические интерпретации понятия катарсиса в духе Лессинга (очищение страха и жалости как установление правильной их меры, «превращение страстей в добродетельные наклонности» [19] Лессинг Г. Э. Гамбургская драматургия. М.-Л.: Academia, 1936. С. 288. ), не ограничивается медицинским истолкованием (не очищение, а, скорее, прочистка, наподобие рвотного или слабительного), а развивает свою теорию возвышенного. Катарсис для него – это не столько лечение и нормализация, при которых устраняется нечто болезненное, сколько высвобождение «внутренних состояний, которые пока дремлют, но ждут, чтобы их выразили» [20] Porter J. Op. cit. P. 20. . Греки были склонны к экстатическому выходу за пределы своего «я». Подобные переживания приносят наслаждение, даже если они связаны со страданием; это «сама витальность жизни» [21] Ibid., p. 22. . Так человек приобщается к некоему первичному патосу – Urpathos , универсальному беспредметному аффекту чистого экстаза: это не элиминация переживаний, а их обострение и расширение. Трагический катарсис (один из видов катарсиса) – то, что дает зрителю доступ к Urpathos . Через содрогания страха и жалости зритель разделяет всеобщую судьбу рода человеческого, идентифицируясь со страданиями других людей, – но сам процесс приобщения приносит тем не менее удовольствие.

Отсюда недалеко до Ницше, который в своей знаменитой книге «Рождение трагедии из духа музыки» 1872 года пишет: «…ближайшее действие дионисической трагедии заключается именно в том, что <���…> вообще все пропасти между человеком и человеком исчезают перед превозмогающим чувством единства, возвращающего нас в лоно природы. Метафизическое утешение, с которым <���…> нас отпускает всякая истинная трагедия, <���…> что жизнь в основе вещей, несмотря на всю смену явлений, несокрушимо могущественна и радостна <���…>» [22] Ницше Ф. Рождение трагедии, или Эллинство и пессимизм. М.: Мысль, 1990. C. 82. . Как полагает Джеймс Портер, Ницше, который в одном из своих писем называет Бернайса «самым блистательным филологом будущего» [23] Porter J. Nietzsche, Tragedy, and the Theory of Catharsis // SKENÈ Journal of Theatre and Drama Studies. 2016. Vol. 2. No. 1. P. 226. , «вобрал теорию Бернайса, растворив в своей собственной», чем даже, по-видимому, дал тому повод жаловаться, что Ницше использовал его идеи, сильно их преувеличив [24] Ibid., p. 223. .

Похоже, именно медицинский аспект интерпретации Бернайса оказался ценным для двух венских неврологов. В 1895 году в свет вышла книга «Исследования истерии» – эту работу, которую иногда называют допсихоаналитической, Зигмунд Фрейд написал в соавторстве со своим старшим коллегой и наставником Йозефом Брейером. Здесь, в частности, излагались основы катартического метода , который изобрел Брейер, лечивший вначале 1880-х годов свою знаменитую пациентку Анну О. Брейер обнаружил, что, когда Анна, пребывавшая по большей части в состоянии помрачения сознания с галлюцинациями и грезившая наяву, выговаривалась, рассказывая доктору во время вечернего сеанса гипноза свои накопившиеся за день фантазии, ей становилось легче. Эту процедуру она называла chimney sweeping (прочисткой дымохода) или же talking cure (лечение разговором) [25] Фрейд З., Брейер И. Исследования истерии // Фрейд З. Собрание сочинений: в 26 т. Т. I. СПб.: Восточно-Европейский институт психоанализа, 2005. С. 49. Во время одного из длительных периодов помрачения пациентка разговаривала только по-английски, не замечая, что говорит не на родном немецком. . Выяснилось, что как только Анне удавалось припомнить обстоятельства возникновения того или иного из ее многочисленных симптомов (контрактуры, парезы, кашель, косоглазие, тремор, водобоязнь и т. д.) и выразить сопутствующие этим травматическим воспоминаниям чувства, симптом исчезал.