Константин Лопушанский - Сквозь черное стекло

– Да и потом… Что для этих людей пожертвования? Это для них – копейки, они чаевые дают больше. Вон, содержание вашей яхты, сколько стоит в день? Вы же сами сказали, я слышала. Лишние эти деньги у вас, некуда девать? Отдайте тому, кому нужны они, кто с голоду умирает, у кого на лекарства и лечение детей денег нет. На эти деньги жизнь человеческую можно спасти.

– Можно. – он помолчал, – а зачем?.. Спасать зачем?

– Как? – опешила Настя.

– Ты думаешь, я такой уж тёмный? Я тоже кое-какие цитаты знаю из вашего священного писания. Имеющему – прибавится, а у не имеющего – отнимется. А? Так или нет?

– Это. про другое сказано. – растерянно возразила Настя, – это.

– Да, нет. Сказано – значит сказано. Универсальный закон жизни. Потому, – он сделал паузу и произнес раздельно, – потому, что мир так устроен.

– Что, молчишь? Теперь можешь сказать свое обычное «неправильно устроен». Такой пароль у нас теперь будет, да? Моя фраза – твой отзыв.

– Зачем вы так? – Настя отвернулась к окну.

Какое-то время они молчат. Михаил Александрович поглядывает на нее, усмехается.

– Ладно, всё. Забыли. – он трогает ее за плечо. – А как тебе Москва?

– Красивая. – не отворачиваясь от окна, пробормотала Настя.

Михаил Александрович глотнул виски, иронично взглянул на Настю, пытаясь поймать её взгляд, но она отвела глаза.

– Какая-то ты возвышенная сегодня. Излишне. Вообще-то я не люблю, когда кто-то надо мной возвышается. Надо бы тебя. как бы это сказать. приопустить. а? – Он неожиданно встал, потянулся: – Засиделся что-то. Пойдем, прогуляемся. Покажу тебе кое-что. Тут есть другие помещения, в самолёте.

В конце небольшого салона, напоминающего скорее холл, видна дверь. Михаил Александрович открывает ее, приглашая Настю войти:

– А это мой кабинет. Ну, как? – он пропускает Настю вперед и закрывает за ней дверь.

СЦЕНА 49. САЛОН САМОЛЕТА ОСТРОВОГО. НОЧЬ.

В кабинете расположен большой стол, рядом со стойками, шкаф по типу платяного, несколько кресел. Михаил Александрович подходит к шкафу, открывает дверцу. Там висят в ряд несколько костюмов, рубашки, много галстуков. Михаил Александрович выбирает один из них, почему-то проверяя его на прочность. Подходит к Насте и ничего не говоря, начинает связывать ей руки в запястьях.

– Зачем это? – теряется Настя, пытаясь освободить руки.

– Не бойся, ну-ну. это такая игра, сейчас объясню.

Он туго связывает ей руки и наклоняет ее к столу, лицом вниз, привязывая другой край галстука к стойке:

– Ну, не бойся, говорю тебе.

– Зачем это? – пытается освободиться Настя, но безуспешно. – Зачем?

– А затем, – он начинает тяжело и возбужденно дышать ей в ухо, задирая ей юбку, – чтобы я мог с тобой сделать то, что я хочу. Очень, очень развратное. За это в мусульманских странах даже приговаривают к смертной казни. Вот так.

– Ой, ой, больно так! Что вы делаете? – вдруг вскрикнула она. – Ну, не надо! Больно же, больно!

– Всё, всё. Сейчас не будет больно. Вот так.

– Ой, ой! Не надо! – начинает всхлипывать она. – Не надо!

– Надо, – повторяет он, – надо.

СЦЕНА 49-А. ДВОР ОСОБНЯКА ОСТРОВОГО. НОЧЬ. ЗИМА.

Ко входу подъезжает лимузин Острового, за ним, как обычно, джип.

Настя резко выходит, почти выпрыгивает из машины, не закрыв за собою дверь, и быстро идет ко входу в дом.

Михаил Александрович выходит следом.

– Настя, – кричит он, – подожди!

Но она не оглядывается.

СЦЕНА 50. ОСОБНЯК ОСТРОВОГО. НОЧЬ. ЗИМА.

В спальне очень темно, слабый свет из окна сквозь прикрытые шторы чуть высвечивает комнату, фигуру Насти. Она сидит у низкого столика, возле дивана в центре спальни. Перед ней иконка и молитвослов. Ее пальцы привычно движутся по строчкам шрифта Брайля.

Приоткрывается дверь, Михаил Александрович входит в спальню, стоит какое-то время, вглядываясь в темноту, потом подходит. Настя продолжает молиться, не замечая его. Он молча садится рядом.

Настя вздрагивает, поворачивает голову. Они смотрят друг на друга.

– Я виноват, я знаю… Прости…

Он умолкает, отвернувшись, как-то неопределенно проведя рукой по груди, затем вдруг снова смотрит на нее, не отрываясь.

– Тебе больно было сегодня? – наконец, произносит он.

– Очень.

– Да, конечно. Но ты должна понять. Это так возбудило меня. Это так, вообще, возбуждает. Ты разве не почувствовала?

– Мне было больно.

– Ну, да. больно. Но в этом всё дело. Да, насилие. То, что запрещено. Вообще, что-то новое. чего не было раньше. Всё это возбуждает. Разве не так? Так устроен человек. Что, я один такой?.. Нет, конечно. Но другие боятся признаться себе в этом. Вот и вся разница, – он помолчал. – Хочешь сказать, что это порок, когда хочется чего-то такого? Нет, не порок. Это искренность. Да, мне этого хочется. Что, плохо? А почему плохо?.. Почему кто-то должен за меня решать, что хорошо, что плохо? Я хочу решать сам. И буду решать. Разве я не прав?

– Вы больны.

– Чем это я болен?

– У вас душа больна.

Настя поворачивается к нему, их лица теперь близко друг к другу. Михаил Александрович замечает слёзы на её щеках. Она, вдруг, начинает гладить его ладонью по голове как ребёнка.

– Ты что так смотришь? – теряется он. – Гладишь, как ребёнка.

– А вы и есть ребёнок, только очень больной. И вас уже не спасти, потому что веры у вас нет.

– Что, в аду гореть буду? – усмехнулся он.

– Не знаю. Может и в аду. Но я буду молиться о вас. Я каждый день молюсь. Бог даст, отмолю вас. Вы изменитесь. По молитве – всё возможно. Если жена или муж верующий, а другой нет, то он спасается верой супруга. Так отцы церкви учат.

– Отцы, – задумчиво повторил Михаил Александрович. – Точно, лунатик я. какие-то отцы. Отцы.

Он достал фляжку из кармана халата, приложился к ней. Затем неожиданно повернул её лицо к себе, взяв за подбородок, притянул.

– Ты что ж и вправду думаешь, что для меня Бога нет? Такой тупой атеист? Нет. Всё не так просто. Он есть, я это точно знаю. Но только мы против него, вот в чем всё дело.

– Кто мы? – опешила Настя.

– Человечество. Человеки. Когда он придёт – все будут против него. Он же сам так сказал, забыла что ли? Потому что мы другие. Другой породы. Вот тогда-то и будет Армагеддон. Он против нас, мы против него. Кто за него встанет? Ну, разве что, такие как ты, блаженные. А что вы можете в этом мире? Ничего. ничего.

Он вдруг откинулся назад, скривился, взявшись рукой за затылок.

– Голова. тянет как. Принеси таблетки. на столе лежат.

Настя быстро встала, подошла к столу, принесла таблетки. Михаил Александрович тут же торопливо проглотил их, закрыл глаза, затем взял ладонь Насти и положил себе на лоб.

– Не убирай. руку. пожалуйста, – прошептал он, засыпая.

СЦЕНА 51. ОСОБНЯК ОСТРОВОГО. УТРО. ХОЛЛ. ЗИМА.