Алексей Зимнегорский - Клоун

Я не знаю важно это или нет. Но когда-то меня звали Пётр Кащенко. На этой фотографии, где я с перевязанной рукой, мне 4 года. Я барабанил по стеклу в такт музыке, когда танцевала мама. А танцевала она почти всегда. Она заплакала от счастья, когда я порезался, потому что увидела в этом божий дар. Как у Чайковского. Ведь Петром назвала меня в честь него. Так она говорила директору нашей единственной в радиусе 100 километров музыкальной школы. Нужно сказать, что половина мужчин в нашем шахтёрском городке были Петрами. Мне пришлось взять псевдоним Пьер. Спасибо моему испанскому наставнику Карлосу Мария Педро де Паула… Блин… У него такое длинное имя, что остальные десять слов его не так уж и важны. Просто Маэстро Карлос. Нет, об этом позже. Я тороплюсь и перескакиваю с одного события на другое словно перкуссионист с инструмента на инструмент.

Я музыкант и мне проще построить свою историю из действий, картин и явлений.

Мне 32, я блондин и люблю меренговый рулет. Именно меренговый, как танец, а ни какие-то там безе – французские поцелуйчики. Он белый. И крем внутри белый. Я люблю белую одежду. Мотоцикл, рубашки, носки, брюки, белье. Вот белый мотоцикл и шлем. Машина. Белый сноуборд и костюм. Я зимой во всем белом. Моя любимая белая шапка. Жаль, что этой зимой пришлось без нее ходить. Я думал, кто-то из поклонниц прихватил из гримерки. Ритм латинской меренги у меня в крови. Этот ритм барабанов. Я слышу его всегда в моем любимом кафе. Здесь тоже все белое и столы, и официанты, снующие вдоль них в белых фартуках и рубашках. Я чувствую движения танца – меренги, когда миксер на кухне гудит. Он взбивает воздушную массу из яичных белков и сахара для моего рулета. Белого рулетика. Знали бы вы, как готовит его моя мама. Лучше, чем в Италии, Швейцарии. Он вкуснее в миллионы миллионов раз, чем Анна Павлова в Вене. Ну как же он аппетитно выглядит.

Я прервусь ненадолго. У меня срочное сообщение. Одно? Десять!!!

Пьер торопливо открыл мессенджер. Кузнецов. Десять фото. С каждого из них улыбался упитанный здоровяк. В чёрной маске Зорро. В красной маске и чёрной шляпе. В чёрной шляпе и без маски. В анфас. В фас. В профиль. Под последним был набор смайликов, каких-то эмодзи:

– ))))

И подпись:

– Пьер, у меня новый лук с СИМОФ- недели моды Фламенко. Как тебе?

Пьер торопливо набрал:

– Все ОК.

Да. Мама.

Мама всегда верила, что я талант. И мое призвание в музыке. Она любила меня, но ненавидела почему-то цирк. Я его не застал. В последний раз он был у нас в городке за год до моего рождения. Будто цирк знал, что именно в этом городе живет моя мама, которая так не любит этот цирк. Она так и сказала как-то, когда я умолял съездить в областной центр. Там как раз был на гастролях очередной вариант Цирка дю Солей:

– Петруша, прекрати эти фокусы. У тебя впереди серьёзная жизнь. Не будь клоуном. Репетируй.

А может она и так сказала:

– Не гримасничай со своим творческим началом. Не жонглируй перспективами. Будь собой. Играй.

Ну что-то типа этого. Это было давно, но смысл был примерно такой.

Мама привила мне неприязнь к цирку и любовь к музыке. Она была гордостью нашего городка. Единственная танцовщица фламенко – была дико популярна. Без неё не обходился ни один городской праздник. Ни день города, ни свадьбы. И даже похороны. Там конечно была минорная версия фламенко – сарабанда. Она умела танцевать и в шляпе, и с веером, и с тростью. А первое сентября? А день ВДВ и, само собой, День шахтера!!! Празднуются они по содержанию и составу очень одинаково, но, к счастью, для маминых выступлений в разное время месяца августа.

Именно на очередном дне шахтёра, когда на городской площади собрались все после первой смены и те, кто был в ночной, я и определился со своей музыкальной ориентацией. Может мой отец тоже был шахтёром и от него у меня чувство ритма? Сколько раз он отбивал киркой породу или вгрызался в толщу угля буром вместо алмазной кирки? А может он героически погиб в шахте? Про него мама никогда не рассказывала и на мои вопросы отвечала уклончиво:

– Вряд ли тебе пригодятся знания об этом человеке когда-нибудь.

Или:

– Петенька, ты не обогатишь себя и мировую музыкальную общественность информацией об этом факте твоей биографии.

Мне десять. Вот на этих фотографиях. К этому возрасту я перепробовал почти все: играть на пианино, кларнете, гитаре, мандолине, виолончели, но… Но рвался к чему-то более высокому. Я стоял за кулисами самодельной сцены, сколоченной в честь праздника, и смотрел, как мама готовилась к выходу.

Тут прибежал ведущий:

– Лариса Сергеевна. Проблема!!! Большая!!! Кузьмич напился!!!

Кузьмич был местным баянистом и по-совместительству аккомпанировал маме игрой на кастаньетах.

А мама моя так спокойно отреагировала:

– Да хрен с ним Кузьмичом. Мне Петя подыграет.

Или она как-то по-другому сказала, а не хрен. И не Петя. Это не так важно. Но точно не матом. Мы не ругаемся. Важно то, что день тот стал решающим. Мы выступили блестяще. Мама танцевала с огромной испанской шалью. Сильными руками она раскручивала красный «мантон», отчего была похожа на огромную птицу Феникс, возрождающуюся и вырывающуюся из пламени. Я видел радостные глаза моих зрителей на еще чёрных от угольной пыли лицах и слёзы. Они были похожи на снег в нашем городке. Снег тоже был счастлив, когда, утомлённый чернотой, начинал превращаться в ручьи. Многие из зрителей в знак одобрения стучали касками по асфальту. После выступления, запыхавшаяся мама, сказала в микрофон:

– Я благодарна вам за такую встречу. И спасибо вам за горбатый мост.

Я не знал, что это за горбатый мост. Но в городке тогда все только о нем и говорили: именно благодаря ему все получили долгожданную зарплату. Немного, как говорила мама, но это были хоть какие-то деньги. На них она и купила ту самую шаль у гостивших в городе цыган.

А я благодарен этому горбатому мосту за мой выбор. Я выбрал одну из самых древних музыкальных профессий. Известных ещё со времён древнего Египта. Я – звёздный музыкант – кастаньетчик.

Прошу извинить, отвлекусь ненадолго. Опять сообщение. Это видимо срочно. Кузнецов.

Пьер открыл видео от Кузнецова. На нем тот же упитанный здоровяк дефилировал в полном прикиде. В шляпе и маске Зорро. К «луку» добавились сапоги, темные брюки, белая рубашка с широкими рукавами. Края ее были завязаны спереди. От этого здоровяк казался ещё здоровее. Здоровье хозяина рубашки подчеркивала короткая жилетка болеро (чалеко):