Елизавета Бута - Асцендент. Продолжение истории дивергента

Последние лучи солнца погасли. Стало холодно. От гари было трудно дышать. Теперь я проклинала все на свете за собственный идиотизм. Как можно было додуматься потащиться к вулкану? Хотя это еще ладно. А вот спускаться с него ночью? О да. В траекторию счастья такое совершенно точно не вписывается. Вот даже в самую кривую и хлипкую, и то не прорисовывается. Просчитать такую глупость просто невозможно. Ни один центр поддержки такой глупости бы не допустил.

К тоннелю я притащилась только под утро. Напоследок оглянулась на вулкан. Его вершина теперь вновь казалась недостижимой. Посмотрела на руки. Они были насквозь пропитаны копотью. Пришлось умыться в океане, чтобы не пугать людей своим видом.

– Где ты пропадала? – прошипел Линч, когда я уже почти добралась до душа. – Корса тебя убить готов.

– Он и так всегда к этому готов, – пробормотала я. – Дай мне пятнадцать минут, ладно?

– Десять, – начал торговаться Линч.

Я фыркнула и закрыла за собой дверь. В конце концов, мы все-таки притащились к Руби. Он, как и всегда, встречал нас в серебристом сиянии литума. И как ему удается на ногах держаться, это же адская жидкость. Всегда поражалась.

Когда мы отдыхали после очередной порции чужих лабиринтов сознания, я вдруг заявила:

– Никогда не понимала, зачем нужно ограничивать общение годом. Понимаю, зачем нужно было ввести систему лицеев. Дети в семьях – это правда дико. Понимаю, зачем нужно изолировать от общества больных, зачем людей по уровням делить, но год для рекомендованного контакта… – в этот момент в меня полетела початая бутылка литума. Я инстинктивно успела увернуться. Осколки вместе с белесой жидкостью разлетелись по всей комнате. Мы с Максом в ужасе воззрились на Руби. Сейчас он больше напоминал зверя, чем человека.

– Убирайся, – прошипел он.

Я и Макс в одно мгновение выскочили за дверь. Линч выдохнул и прижался к стене. Он отчего-то стал трястись и медленно сползать на пол.

– Не понимаю, как ты умудряешься заставлять всех себя ненавидеть, – рассмеялся он в голос. Я тоже смеялась.

– Зачем тебе Гасион? – посерьезнел вдруг Макс. – Ты не хочешь этого слышать, но он… все равно скоро умрет. Он не хочет тебя видеть. Это какое-то патологическое стремление пострадать. Это… глупо.

– Может, мы успеем отключить Касси или научимся изменять реальность, – жалобно предположила я. Прозвучало это так же, как если бы я сказала, что мы обязательно найдем единорога.

– Может, – кивнул Линч, внимательно разглядывая меня. Чтобы увернуться от этого взгляда, пришлось сползти ниже по стене. Поскольку попытка не удалась, я поспешила встать.

– Мне пора, – заявила я.

В спальне был кто-то, поэтому решила туда не заходить. Послонявшись по центру, направилась в клинику. Там я села на одну из лавочек и попыталась слиться с пейзажем.

– Давно сидишь? – поинтересовался Руби Корса. В его кармане уже виднелась новая бутылка литума.

– Минут двадцать, – пожала я плечами и с подозрением покосилась на литум.

Корса сел рядом. Воцарилось гнетущее молчание.

– Бранти Ваш сын, – заявила я.

– Как догадалась? – Корса с интересом уставился на меня.

– Пароль «Бранти» на компьютере. На старого извращенца Вы не похожи, вот я и поняла Вашу «страшно-ужасную тайну», – спародировала я Бранти, а затем вдруг решилась, наконец, спросить. – Что случилось с Арникой?

Всегда хотела узнать ту историю, которая «все равно плохо закончилась».

– Ничего интересного. Тоб… Томас Пирр раньше был неплохим парнем. Он нужен был Агаресу за его талант к политике. У него наследственность хорошая. И мать, и отец – те еще управленцы. Агарес привез нас из проекта «Чикаго». Мы с Софи неплохо справлялись с Касси. Вернее, я мог видеть только Арнику, а Софи считала за двоих. Агарес искал способ научиться изменять реальность, ну а Пирр послушно следовал советам Касси. Все эти уровни интеллекта, лицеи… Когда дело дошло до запрета дружбы и любви, я запротестовал, но Пирр с Агаресом были очарованы Касси. Идеальная жизнь. Люди больше не страдали. Все приносили пользу. Мы с Арникой сбежали, но…

– Бранти?

– Да, – Корса выдохнул и повертел в руках бутылку литума, – Бранти. Его нужно было утилизировать при рождении. Арника погибла, когда пыталась его спасти. Нам удалось сбежать. Кроме него у меня больше нет ничего, и я не допущу, чтобы мой сын жил в мире, в котором для него просто не нашлось места. Потому что он недостаточно умен и жесток для охранника пятого уровня. Я скорее снесу к чертям этот мир, – последние слова Корса выплюнул с нескрываемой злостью.

– Пойдем, – скомандовал Корса, вскочив на ноги. – Хочешь доиграть партию до конца – доиграешь, – заключил он. Последнюю его фразу я не поняла, но послушно отправилась за ним следом.

– Гасион не хочет тебя видеть, – предупредил Руби, закуривая. Я кивнула и шагнула за ним в лифт. Мы поднялись на этаж, на котором располагался бар и кабинет Руби. Подозреваю, что неспроста эти два помещения находятся рядом. Мы свернули, спустились на один пролет и оказались в узком коридоре с кучей каких-то комнат. Здесь располагались склады с едой, формой, медикаментами. Все это смешивалось в очень странную композицию запахов. Наконец, Корса дошел до конца коридора и сделал пригласительный жест. Раздался очередной выстрел. Пьяный ангел-хранитель зараженных вирусом не собирался туда входить. Руби схватил меня за плечо и втолкнул в дверь. Я споткнулась и чуть не упала. Ввалилась с грохотом, но Гасион даже не пошевелился. Видна была только его спина перед бортиком. На нем были наушники. Он целился в мишени. Все эти расчерченные круги чем-то напоминали наш круг счастья. Раздался очередной выстрел.

Я хотела было дождаться, когда Гасион будет перезаряжать пистолет, но передумала. Первый шаг дался с трудом. Еще четыре шага дались легче. Я дотронулась до его свитера. Он весь был напряжен до предела. Это восхищало. Захотелось, чтобы этот сильный и чудовищно несчастный человек обнял меня.

– Оставь меня в покое, – чуть помедлив, произнес он. Голос Гасиона все-таки дрогнул.

– Ты мне нужен. Но я не хочу тебя запоминать. Ты должен жить, – тихо и отчетливо проговорила я. В стекле мелькнула тень Руби Корса, пристально за нами наблюдавшего.

Гасион отложил пистолет и повернулся ко мне. Его руки скользили по моим волосам, спине, рукам. Казалось, что он пытается запомнить свои ощущения. Так я пыталась запомнить слово «свобода», глядя на океан.

– Я… у меня пропали все ощущения. Не чувствую своих пальцев, своего тела. Жара, холода. Ничего. Тебя ощущаю, ты такая живая. Слабая, но живая. Пахнешь океаном и гарью. Выглядишь паршиво, – отстраненно улыбался Гасион.