Федор Раззаков - Ирина Алферова. Любимая женщина красавца Абдулова

Каждый раз она меня чем-то да „радовала“. Если в школе затевалась драка, Саша был тут как тут. Побили окна – Абдулов опять отличился. Однажды он гонял мяч с друзьями во дворе до ночи и не выучил математику. Приходит в школу и узнает: будет контрольная. Тогда сын умыкнул ключи от радиорубки, пробрался к микрофону и объявил, что Китай напал на Советский Союз и по этому поводу занятия отменяются. Роль сыграл настолько убедительно, что все поверили. Директор отменила уроки, ребят распустили по домам. Обман, конечно, раскрылся. Разразился грандиозный скандал. Из школы Сашу в тот раз не исключили лишь из уважения к Гавриле Даниловичу…»

Итак, всех своих сыновей Абдулов-старший настраивал на актерскую карьеру. Поэтому все трое, закончив школу, делали попытки поступить в театральные вузы Москвы. И для всех это закончилось неудачей. Не стал исключением и младший. В 1970 году он окончил школу и приехал в Москву, чтобы, по совету отца, поступить в Театральное училище имени Щепкина. Заметим, что в столицу его погнала и несчастливая любовь, которую он имел несчастье пережить в выпускном классе. Но расскажем обо всем по порядку.

По воспоминаниям самого Абдулова, первая женщина появилась у него, когда ему было шестнадцать лет: «Она была взрослой женщиной, ей исполнился двадцать один год. Тогда мне казалось, что это жуткое количество лет. Она меня соблазнила. Но я оказался не на высоте. Правда, я был безумно горд, даже наклюкался потом по этому поводу. Пил, кажется, портвейн „Агдам“».

В старших классах Абдулов был влюблен в одну из своих одноклассниц – Наташу Несмеянову. По ее словам:

«Саша был обычный мальчишка. Симпатичный, хулиганистый, эдакий рубаха-парень. Но в его выходках не было злой агрессии, поэтому на него невозможно было обижаться, и все ему сходило с рук.

Учился он в основном на тройки, но из-за оценок особо не переживал, наоборот, с юмором говорил, что ему двух баллов не хватило до золотой медали…

Мы дружили с Сашей с шестого класса. Вначале просто школьной компанией возвращались домой после уроков. В восьмом классе более внимательно стали приглядываться друг к другу. Он оказывал мне знаки внимания, мог портфель донести. Все это было невинно, по-детски. А в девятом классе поссорились и почти не разговаривали год, хотя глазами в сторону друг друга постреливали. Зато когда перешли в десятый класс, как увидели первого сентября наших парней, так девчонки и ахнули. Абдулов-красавец – в брюках клеш. Его лучший друг Саша Сиднихин – косая сажень в плечах… Он дружил с другой одноклассницей – Ольгой Федюниной. Но, кроме невинных поцелуев, ничего и не было. Времена были другие, целомудренные…

Он сделал мне предложение перед экзаменами в десятом классе. Но это тоже были его детские фантазии, о чем я ему тут же сказала…»

Итак, первая любовь Абдулова не ответила ему взаимностью. Однако, будь иначе, судьба нашего героя сложилась бы совсем по-другому и советское искусство не приобрело бы такого актера, как Александр Абдулов. Финальная точка в этом романе была поставлена во время выпускного вечера летом 1970 года. Когда одноклассники Александра задумали устроить в школе танцы, Абдулов вызвался сбегать домой, чтобы принести уникальные записи – катушку с песнями «Битлз». Он мог бы и не делать этого, поскольку дефицита музыки на танцах не было. Но Абдулов с помощью «Битлов» хотел покорить сердце Натальи Несмеяновой. Короче, он вскочил на велосипед и рванул домой за записями. Но на обратном пути случилась беда. Дорога шла в гору, и, когда Александр что есть мочи нажимал на педали, катушка с пленкой, которую он засунул под рубашку, упала на землю и понеслась вниз, разматываясь по дороге. В итоге, пока Александр ее догнал, пока возился с намоткой ленты обратно на бобину, минуло больше двух часов. Поэтому, когда он приехал в школу, танцы уже заканчивались, а любимая девушка Абдулова ушла с другим. Уязвленный Александр через несколько дней уехал в Москву, чтобы поступить в театральный институт и навсегда вычеркнуть свою первую любовь из сердца. Однако та попытка завершилась провалом – в вуз его не приняли. Абдулов вернулся обратно в Фергану и не стал мудрствовать лукаво: с первого же захода поступил в педагогический институт, на факультет физкультуры. Сам актер вспоминал об этом следующим образом:

«В институте все считали, что я очень богатый, и многих это раздражало. Дело в том, что я обедал в ресторане. Просто мы с приятелями подсчитали, что за полтора рубля можно съесть шурпу, плов и выпить бутылку минеральной воды. Получалось и вкуснее, и дешевле, чем в любой столовке. А по ночам вагоны разгружали…»

Между тем отец продолжал бередить душу младшего сына театром и часто привлекал его к работе на сцене. Одно время Александр даже работал рабочим в театре – сколачивал декорации, ремонтировал сцену. В конце концов любовь к театру в нем пересилила все остальные увлечения и он оставил физкультурное поприще. На следующий год (1971) Абдулов вновь отправился в Москву, и на этот раз его приезд был удачным. Вот как он сам вспоминал об этом:

«…как говорил отец, Гавриил Данилович Абдулов: “Очень важно однажды спрыгнуть с трамвая, на котором едешь, и посмотреть: тот ли номер тебя везет? Если не тот, ищи новый маршрут, если тот – догони! Но ехать наобум и радоваться, что быстро перемещаешься куда-то в пространстве, – недопустимо!“»

«Я поступал по кругу во все театральные институты и прошел везде. В итоге выбрал Школу-студию МХАТ (а документы лежали в „Щепке“). Но щепкинцы поняли, что я от них сваливаю куда-то в другой институт, и не отдали документы. С братом передал, что вообще уезжаю из Москвы, брат приходил с милиционером забирать эти бумаги. Наконец отдали, но при этом сказали: „Передайте ему, что он во МХАТе учиться не будет!“. В общем, дали слово отомстить. А я-то считал, что уже практически принят. Но вдруг оказалось, что сочинения проверяет педагог… Щепкинского училища! И после того как я с экзамена вынес сочинение брату и тот вычитал (брат был преподавателем русского языка и литературы), в моей работе нашли-таки сорок две ошибки. Меня зарубили. Видимо, у них были свои правила русского языка.

А набор-то везде уже закончен! И почему меня ноги понесли в ГИТИС, не знаю. Пришел к секретарю ректора, там некая Тамара Хасановна была. (А ректор Школы-студии МХАТ уже обзвонил все институты, сказал: придет парень такой, помогите, если сможете, у нас с ним ЧП приключилось.) И, значит, она спрашивает: „Это ты?“. „Я“, – говорю. „Ну, давай проверим твое счастье. Вот сейчас я набираю телефон, и если декан актерского факультета дома, она придет. Нет – не судьба“. Накручивает номер, и декан отвечает: „Я сейчас приду“. Пришла, послушала меня: „Как раз идет заседание ректората, и там сидит Иосиф Моисеевич Раевский, который набирает курс“. Для меня „Раевский“ – только имя, я его до тех пор и в глаза-то не видел. Вхожу. „Кто из вас, – говорю, – Раевский?!“. (Такой наглости никто от меня, разумеется, не ожидал… Но это от зажима, конечно.) Итак: „Кто Раевский?“ – „Ну, я“. – „Давайте я вам читать буду“. Он послушал, потом вывел меня и сказал: „Ладно, чтобы ты не сделал опять сорок две ошибки, сочинение сдавать не будешь“. И взял меня в институт на свой курс…»