Владимир Ильин - Напряжение на высоте

После чего широкими штрихами дорисовал лицу улыбку.

– Так лучше, – оценил я свою работу, вернулся на пост, улыбнулся и положил ручку обратно. – Не правда ли?

Постовой перевел взгляд от розыскного листа на меня, медленно кивнул и убрал руку от рации.

Возвращение Ники с новоявленным Вениамином произошло через десяток минут, абсолютно спокойно и без эксцессов, хотя Ника пыталась наводить суматоху, виновато кружа вокруг подаренного ей и забытого ею же охранника.

Сам же лысый производил довольно странное впечатление – казалось, этот эпизод его совершенно не волновал. Будто в самом деле ребенок, забытый в торговом центре, но еще слишком маленький, чтобы даже предположить, что родители способны просто так его оставить, оттого недоумевающий по поводу окружающих его эмоций.

– Его надо покормить, – категорично заявила Ника.

– А меня? – нахмурил я брови.

– Вместе поедим, – примирительно улыбнулась невеста. – Я тоже проголодалась, – обратила она внимание на входящий в силу световой день за окном.

По горячим отзывам постовых, ни одного приличного кафетерия и ресторана в Монино не было и лучше бы нам ехать сразу в Москву.

Во всяком случае, отправляться туда действительно стоило до больших пробок, а нужное заведение искать в направлении больницы Шуйских – раз уж выспаться не получилось, то следовало исполнять данные этой ночью обещания и проведать болезных. Тем более что Артему всерьез досталось, а проблему Аймара Инки требовалось как-нибудь решать. Скорее даже проблему ее родственников, рыскавших по всей столице…

Но до того Ника не нашла ничего более правильного, чем высыпать перед Веней горсть сладостей на стол круглосуточного кафетерия, словно в самом деле выкупая долг перед потерянным ребенком. Нам уже готовили горячее, пообещав десятка два минут ожидания, однако пачка сока и визуально треть ассортимента здешнего буфета, по мнению невесты, вполне подойдет для перекуса. Сказано это было тем самым бодрым и звонким голосом, которому никогда не хочется верить.

Во всяком случае, на столе нашлось мороженое, что позволило примириться с действительностью.

Вызволенный охранник, понукаемый настойчивыми предложениями Ники «что-нибудь съесть», тут же взял со стола такое же. Раз кушают соседи, значит – съедобное…

– Вечером ему билеты в Румынию купим, – поделился я с невестой планами. – Разумеется, не просто так отправим. В бизнес-классе. Если хочешь, рядом будет сопровождающий.

– Ты просто ревнуешь, что его поставили охранять меня, а не тебя, – из ворчливости выдала Ника нежизнеспособную версию. – Ты кушай, кушай, – попросила она застывшего с мороженым в руках охранника.

Тот энтузиазма не проявлял, но под настойчивыми требованиями, словно из вежливости, попробовал кусочек. Затем, будто прислушавшись к своим чувствам, еще один… Чуть повернул голову, прикрыл глаза и вновь прикоснулся к ощущениям, которых наверняка не чувствовал за все время своего странного существования и которые определенно касались тех эмоций, что были запрятаны глубоко под неподъемным весом навязанной ему службы; что ворохнулись только один раз до того, когда Ника позволила ему на мгновение вспомнить себя-прежнего.

– Ладно, в конце недели отправим.

Ника с чувством превосходства глянула на меня. Мол, пронял меня довод.

– Ты, кстати, знаешь, – обратился я к стражу, чуть пододвинувшись к столу и наклонив вперед плечи, – что все производство мороженого в этой стране принадлежит мне?

Мне ответил равнодушный взгляд, в котором если и было что-то – так это легкое недоумение.

– И если я умру, мороженого просто не станет. Никакого. Даю слово, – завершил я свое обращение.

Недоумение в его взгляде сменилось обеспокоенностью. А затем и серьезной тревогой.

Тут же чувства тронул всплеск энергии, и столик с нами в центре оказался под прозрачной пленкой щита.

Ника с ревностью покосилась на охранника и легонько стукнула его локотком.

– Веня, это общественное заведение. Не привлекайте к нам внимания, Максим в розыске.

Щит тут же пропал, как и еще одна пачка пломбира со стола. Равно как исчезли виноватые метания Ники – что самое ценное.

– Билеты я ему сама куплю, – заверила меня девушка. – Иначе его кто-нибудь еще перекупит за пачку печенья.

С навязанной охраной всегда так. Равно как и с чужими артефактами.

Я посмотрел за окно кафетерия, где на парковке терпеливо дожидались наши машины сопровождения. По счастью, все еще было кое-что свое в сегодняшнем дне, благодаря которому оставался шанс дожить до завтрашнего.

Жизненные трудности встречают каждого человека, вызывая не самые приятные эмоции. Но если сравнивать собственные проблемы с масштабом трудностей княжича Шуйского Артема, то становится даже как-то неловко.

События под Екатеринбургом, которым не исполнилось и суток, не могли остаться без последствий – и бой двух одаренных, желавших смерти один другому, ныне грозил развернуться полномасштабной войной между княжествами.

Не бывает расшаркиваний и уверений в легком недоразумении, когда после боя половину тела наследного принца одной стороны покрывают бинты и пластыри, а глава клана второй выходит из битвы с рассеченным боком, полным зеленовато-гнилостной магии из-под медвежьих когтей. Еще более маловероятно это, если битва состоялась на обломках тайной тюрьмы, владельцем которой являлся князь Черниговский, а свидетелем сего – княжич Мстиславский.

А еще, скорее всего, навела на княжича врага и предала его тем самым любимая девушка.

Однако вовсе не поэтому княжич расхаживал из конца в конец широченного помещения с высокими потолками, которые как-то даже неловко было назвать больничной палатой… Вот просто палатами, со всей роскошью, присущей этому слову, – вполне. Тут и кровать, на которой при желании тоже можно было расхаживать стремительно и вдохновенно: хотя матрас был жестковат, а белье – сурово-белое. И легкие, невесомые шторы, забранные в шелковые ленты, на двух широченных окнах, выходящих во внутренний парк огромного здания, выстроенного овалом. Даже мебель, предусмотренная для посетителей, – в том числе одно из трех кресел, в котором я расположился, и столик с фруктами – являла собой ручную работу, основательную, не жалеющую материалов и запаса надежности, отчего то же кресло смотрелось троном, но вполне вписывающимся в окружающий простор.

Здание вообще было крайне основательным, отражая великую любовь архитектора к большим площадям и надежности железобетонных конструкций, его обеспечивающих; огромные пространства коридоров и помещений вполне гармонично сочетались с метровой толщины стенами, видимыми в проемах дверей. К слову, все окна палат выходили исключительно на внутренний двор – внешним же стенам достались узкие «бойницы» технических помещений.