Алла Вологжанина - Кофейная ведьма

Кофе варили в молчании. Саша даже чуть не забыла размешать его, прежде чем наливать. Первый глоток был пенным и таким горячим, что вкуса почти не было. Второй – ароматным. Собственный аромат кофе, не приукрашенный специями, не смягченный сахаром, не подбалованный молоком… Третий был горьким. С предупреждающим скрипом гущи на зубах – мол, хватит наслаждаться, пора с будущим разговаривать.

– Переворачивай, – сказал Серый.

– После тебя, – фыркнула Сашка. Не вся вредность израсходовалась. Да еще возмущение накатило. С чего вдруг этот леголас недоделанный командует ей на ее же кухне?.. Ну, пусть на дедовой, но это мелочи. Дед-то ее.

– Давай вместе, – развеселился вдруг Серый. – Раз, два… эй!

Вот тут уж тоже было делом чести махнуть первой – обжигающее, продирающее до клеточного уровня варево. Парень только головой покачал. Мол, дитя-дитем…

– На, смотри! – Сашка торжествующе хлопнула ладонью по столу. Вчитываться в собственную судьбу ей не хотелось… Бы. Если бы она сама по-настоящему верила в свои гадания. Достаточно было и того, что кофейная гуща не растеклась ровным слоем по блюдцу. Не пошла, значит, против законов физики, логики и против доводов разума тоже.

– А вот это странно. – Серый поставил блюдце на стол. – У ведьмы, знаешь ли, не должно быть судьбы. Но только ведьма может увидеть чужую судьбу. Или ее отсутствие. А если ты не ведьма, то не можешь. Но ты увидела. И скрыла это! За-чем? – Он вдруг сощурился и так вперился взглядом Сашке глаза, что ей не то что не по себе стало… ей сделалось страшно, словно не на знакомой кухне, а в темном подземелье повстречала его. Или не его, а кого-то злобного, голодного и совершенно ненормального.

– Если ты что-то скрываешь, то советую перестать, – с расстановкой, выделяя каждое слово, проговорил он.

– С-серый… ты что, с цепи сорвался? – Саше ужасно захотелось забиться в уголок. – Наезжаешь, обзываешься…

– Хм. «Обзываешься». – Серый так проговорил это слово, будто прикидывал, к месту ли оно. – Да это меньшее, что я могу с тобой сделать, Саша. Или ты уже не Саша?.. Или ты никогда и не был Сашей?

– Не был? Серый, да ты умом тронулся. Я деду скажу! – Сашка толкнула к парню его блюдечко, на которое он так и не вытряхнул кофейную гущу.

– Если сможешь. – Серый выбросил руку, как лягушка языком ловит муху. Только мухой оказалась Сашкина шея. Девчонка не то что отодвинуться, пискнуть и то не успела. Инстинктивно забилась, но поздно – воздуха не стало вмиг, перед глазами поплыли черные пятна. Но сильнее физических ощущений оказалась паническая мысль: Господи, что он сейчас со мной сделает? Страх парализовывал разум, но тело в удушье действовало без команд от этого паралитика. Нога дернулась, толкнула стол. Серый на секунду ослабил хватку. Сашка пнула стол, уже почти соображая, что делает. Край стола врезался парню в живот. Ему вряд ли было больно, но Сашке перепала секунда на вдох. Или чуть больше. Она сипло втянула ртом воздух, горло отозвалось болью. Вернее, не отозвалось – больно было все время, только на глубоком вдохе стало хуже. Потом она кое-как проморгалась, отгоняя обморочную черноту, заслонившую мир. Лучше бы не отгоняла… Сашка заорала бы, но передавленное горло не позволяло; всё, что получилось выдавить, – жалкий хрип. Серый больше не собирался ее душить. Задумчиво смотрел на девчонку желтым пламенем из глазниц черепа. Ни обычных веснушек, ни кирпичных лохм. Смерть как она есть, во всяком случае, в мультиках. Только… настоящая и оттого – страшнее страшного.

Руки сами собой зашарили по столу. Хоть чашечкой, да попробовать защититься… Попалась, кажется, не ее чашка, а Серого, с остатками кофе на дне. Пальцы влезли в остывшую жижу, и это, видимо, отрезвило вопящий от ужаса разум и вернуло и способность соображать, и нормальное зрение.

Лицо у Серого было как лицо. Если можно, конечно, так сказать о человеке, который только что едва не убил другого. Впрочем, в убийцах, пусть даже не состоявшихся, Сашка не разбиралась и разбираться не собиралась. А Серый пялился на нее своими каквсегдашними, ржаво-карими глазами, изучающе, настороженно, но, кажется, уже без угрозы.

– Может, я ошибся, – сказал он сам себе, – чуять-то ничего не чую. Но кто знает, насколько ты хитрая тварь.

– Ты точно ошибся, – прохрипела Сашка, ненавидя, почему-то не его, а себя. За то, что не лупит его прямо сейчас стулом по морде, за то, что не вызывает полицию, не звонит деду, не… не… не делает ничего. Только лепечет какие-то… оправдания, как будто она в чем-то виновата. – Ты что, спятил, псих ты больной?

Серый отмахнулся.

– Я за тобой прослежу, – пообещал он. – Деду рассказывай, что хочешь, я разберусь. И с тобой тоже. Иди отсюда, пока не решил разобраться на всякий случай.

Сашку как ветром сдуло. Сдуло и понесло по широкому, в детстве казавшемуся бесконечным, коридору. Туда, куда всякая нормальная девчонка в такой ситуации рванет (если нормальные девчонки, конечно, попадают в такие дикие ситуации и выходят из них относительно без потерь), – в свою комнату.

По дороге Сашка успела возненавидеть себя еще больше. Потому что за три секунды пути она приняла то самое, ошибочное решение, которое, увы, часто принимают попавшие в беду девчонки: никому не говорить. И деду тоже. Постараться забыть, пережить и… больше не оставаться с Серым наедине. Дура мягкотелая. Тряпка. Последнее слово Саша сказала вслух. Правда, никто все равно не услышал – в этот же момент она пинком распахнула дверь, чего за ней раньше тоже не водилось. Попыталась перевести дыхание, но не смогла. Непогашенная злость клокотала и требовала выхода.

Сейчас ей стало не только страшно, но и так обидно! Почему она такая размазня? Ни слова не сказав просто выскочила из кухни, когда послали, и двумя хлопками двери – бах! Открыла. Бух! Закрыла – сообщила миру, что трогать ее не рекомендуется. Как будто миру это очень надо.

Шарахнуть бы еще по чему-нибудь… лучше хрупкому, чтобы осколки зазвенели. Но жалко. Как представишь себе битые чашки или статуэтки, так и слезы на глаза. Сашкины руки непроизвольно сжались в кулаки и разжались. Руки требовали деятельности – лучший способ загасить злость.

– Ух, надо было тебе хвост накрутить! – сообщила Сашка воздуху. То есть определенно, не виновнику своего гадкого состояния. – Ну… ну хоть кому-то надо его накрутить же…

В воздухе все еще дрожал нежный и одновременно пронзительный отзвук – белые чашечки на полке отозвались звоном на хлопок двери. Грохот уже не просто стих, но вовсе забылся. Но тонкий, однонотный, едва существующий звук все еще заполнял просторную Сашину комнату.

– Вы попали, – сообщила она чашечкам. Перед глазами тут же встала картинка, как будто нарисованная кофейной гущей на светлом донышке или корицей по плотной пене капучино. Неважно, как и на чем, важен результат.