Ирина Лебедева - Ночной странник

– Пойдём, – негромко сказал он и направился в сторону реки.

На берегу неумолкающего потока воздух был заметно свежее, чем в глубине долины, от воды и росшего сразу за рекой леса тянуло приятной прохладой. Присмотревшись, Ольга даже увидела едва различимую тонкую полоску белёсого тумана, повисшего у кромки воды, где встречались охлаждённый и нагретый слои воздуха. Она и Дэвид медленно шли по краю крутого берега, наслаждаясь свежестью лёгкого ночного ветерка. Двигались они в сторону старого узкого моста, служившего переправой через реку, очертания которого смутно угадывались где-то далеко впереди благодаря его выгоревшему на солнце светлому остову. Довольно долго они не разговаривали, каждый шёл, погружённый в свои мысли. При этом Дэвид то отстранённо смотрел перед собой, то порой осторожно поглядывал на спутницу, будто изучая её, а Ольга либо глядела под ноги, по-прежнему опасаясь случайно споткнуться, либо мельком поглядывала на притягивавшее её внимание как магнит звёздное небо. Так продолжалось до тех пор, пока девушка вдруг не произнесла задумчивым тоном, будто обращаясь к самой себе:

– Интересно, каково это, превращаться в животное? Ведь при этом меняется всё твоё тело, и, в том числе, мозг. Да и не только тело, но и вообще сознание, психика…

Услышав это, Дэвид вздрогнул, словно ему вдруг стало холодно, и бросил на Ольгу быстрый, непередаваемый взгляд, в котором удивление смешивалось с тревогой. Но он почти сразу взял себя в руки и заговорил, тщательно подбирая слова:

– Всё меняется в этот момент. Превращение проходит очень болезненно, хотя со временем к этому привыкаешь, но пугает в нём вовсе не боль, а то, что следует за ней. Представь, что вот ты стоишь себе спокойно, думаешь о каких-то вещах, о которых только может думать человек, ощущаешь себя человеком. У тебя есть руки и ноги, привычные чувства, не слишком острые по-сравнению с чувствами животных, но нормальные, ты можешь говорить. Всё, что ты видишь, слышишь, всю информацию, которую получаешь, ты воспринимаешь и оцениваешь с человеческой точки зрения. У тебя есть только человеческие желания, только человеческие инстинкты… И вдруг всё это исчезает. Всё, что было в тебе и вокруг тебя застилает сплошное раскалённое облако боли, которая стирает все мысли и чувства из твоего сознания, все воспоминания из памяти. А потом ты, с одной стороны, будто оказываешься вне своего тела, а с другой – по-прежнему остаёшься в нем, но уже не таким, как раньше. В каком-то смысле твоё сознание раздваивается, и часть его – должно быть, наиболее примитивная, близкая к животному – остается в теле, а вторая – возможно, именно та, что и делает человека человеком – оказывается выброшенной из него. В первые мгновения после превращения мой разум менее всего походит на разум человека, я даже почти не помню, что был им когда-то… Думаю, причина этого как раз в его раздвоении в результате трансформации, поэтому, сразу после того, как я превращаюсь в волка, не подходи ко мне близко, поскольку в это время я плохо контролирую себя. Но скоро ко мне возвращаются мои человеческие воспоминания, а вернее, их слабый оттиск, и я вновь начинаю понимать, что к чему. Однако даже спустя какое-то время после превращения раздвоение разума не исчезает, потому что человеческая психика или, возможно, душа, как мне кажется, не может находиться в теле животного. Она, если так можно выразиться, просто не помещается в нём. Поэтому, с одной стороны, я превращаюсь в волка, слабо понимающего, что он на самом деле человека, а с другой, я становлюсь человеком, частично выброшенным из собственного обретшего звериный облик тела, но способного контролировать его действия. То есть я не теряю разум, и не пытаюсь убить каждого, кто попадётся на моём пути, как это описано в сказках об оборотнях.

Дэвид умолк и вновь погрузился в свои мысли, медленно шагая по густой траве. Его рассказ произвёл сильное впечатление на Ольгу; выслушав его, она долго молчала, обдумывая услышанное. Вернее, в первые несколько минут в голове девушки вообще не было мало-мальски связных мыслей, её наполняла лишь череда разномастных образов. Но постепенно в её сознании начало вырисовываться понимание, и озвученная Дэвидом история приняла для неё более-менее доходчивый вид. Первым, что Ольга смогла уловить в его рассказе, было то, что превращение причиняло Дэвиду сильную боль, причём не только физическую, но и душевную. И поэтому ей стало жаль его. Вторым, пришедшим несколько позже, было понимание того, что Дэвид, очевидно, очень много думал о том, что с ним происходит, раз смог сформулировать такое чёткое описание. И это обстоятельство тоже вызвала у девушки прилив жалости к этому несчастному человеку, вынужденному один на один каждый день встречаться с иррациональным кошмаром этого противоестественного превращения. А из жалости в её сердце вновь родилось желание помочь, и для того, чтобы сделать это, ей нужно было для начала узнать побольше.

– Скажи, Дэвид, а ты знаешь, откуда у тебя и твоей мамы эта… способность? – спросила Ольга, когда ей удалось более-менее привести в порядок свои мысли.

– Хочешь сказать, это проклятье? – с безрадостной улыбкой переспросил Дэвид.

Ольга не ответила, но и без того было понятно, что именно так она и хотела сказать.

– Я не знаю, – продолжил Дэвид, когда Ольга промолчала. – Ни мама, ни отец почти не говорили на эту тему. Но даже то, что и говорили, было лишь предположением… Всё, что мне об этом известно, я уже рассказал тебе.

– Тогда можно попытаться найти информацию в общедоступных источниках, – сказала Ольга, следуя ходу собственных мыслей. – В Интернете есть куча сведений об оборотнях, от сказок, до сумасшедших псевдонаучных теорий, как, впрочем, и обо всём остальном.

– Зачем тебе это? – искренне удивился Дэвид, не понимая интереса Ольги к этой теме.

– Как зачем? Разве ты не хочешь перестать превращаться, стать обычным человеком? – в свою очередь спросила Ольга, не менее удивлённая вопросом Дэвида.

– Не хочу ли я?! – воскликнул он. – Конечно! Но я не понимаю, почему тебе это интересно?

Ольга открыла было, рот, чтобы ответить на этот странный, по её мнению, вопрос, но тут же закрыла его, поняв, что не знает, как объяснить своё желание помочь этому почти незнакомому ей человеку. Однако ответить что-то нужно было, и она сказала просто и честно:

– Мне жаль тебя, жаль потому, что из-за этого проклятья ты не можешь взглянуть на солнце без того, чтобы не превратиться в зверя. Мне жаль тебя, потому что половину своей жизни тебе пришлось провести в шкуре волка, а твоей матери – в темноте и заточении. Как бы странно это не звучало для наших безотзывчивых времён, я не могу жить спокойно, зная, что даже не попыталась помочь человеку, которому кроме меня помочь было некому. А разве ты на моём месте поступил бы по-другому?