Майк Гелприн - Уцелевшие

Уже на корабле я узнала, что в ту же ночь в дом проник мальчишка, тот самый, телом которого мы пренебрегли в свое время. Прежде чем йолны убили его, он заколол Хлойга, моего о́лни .

Это случилось давно, но не настолько, чтобы умерли все жившие в то время люди. Теперь вам известно, какое знание привез с собой Накти.

В Пулково Антон приехал за полчаса до прибытия парижского рейса. Запарковавшись на стоянке, он выбрался из машины, поднял воротник плаща и зашагал к зданию аэропорта. Было промозгло и ветрено, накрапывал мелкий косой дождь, и вечерние сумерки уже опустились на город. Двести метров, отделяющие стоянку от входа в терминал, Самарин преодолел быстрым шагом. У входа остановился под козырьком и вдохнул полной грудью прохладный апрельский воздух. Хотя проблем в аэропорту и не ожидалось, Антон все же ощутимо нервничал – было отчего.

Через час, самое большее полтора, деятельность их группы вступит в новую фазу. Должна вступить. По крайней мере, Муравьев был в этом уверен.

– Встретьте француза и немедленно везите ко мне, – напутствовал Антона граф. – К сему времени коллеги подтянутся, всех уже оповестили. Сильвестрыч, правда, может не успеть, ему из Выборга часа три ехать. Тогда, пожалуй, введем его в курс дела позже.

На этих словах граф, меривший шагами комнату, остановился и скрестил на груди руки.

– Долго же мы ждали этого дня, – сказал он торжественно.

– Кто приедет, так и неизвестно? – спросил Антон.

– Неизвестно. В любом случае, у него будут все полномочия. В сем Комиссар меня заверил. В аэропорту француз подойдет сам, ваша фотография у него есть. Встретите, посадите в машину и привезете сюда.

За последний месяц жизнь Антона набрала приличный темп. Выходные он по-прежнему проводил с детьми, а по пятницам группа собиралась у Муравьева. К концу марта Самарин осознал, что ждет пятниц с нетерпением, и не только потому, что стремится к встрече с коллегами. Личная жизнь, которой после исчезновения Ольги он избегал целых два года, внезапно сделалась чрезвычайно интенсивной. Слишком интенсивной. По понедельникам и средам он встречался с Надей, а вторники и четверги проводил у Аллочки, и через месяц такой жизни уже чувствовал себя совершенно измотанным.

Встречи с Надей, поначалу редкие и короткие, со временем участились, удлинились и в результате переросли в нечто постоянное. В первые дни Антон думал, что перспектив у этих отношений нет и вскоре им предстоит оборваться. Однако вскоре с удивлением обнаружил, что привык к Наде, и встречи с ней из способа приятно провести время постепенно превратились в потребность, а потом и в необходимость. Надя давала ему то, чего Антон был лишен последние годы, – спокойствие, уравновешенность и домашний уют. Если бы у Самарина спросили, что именно привлекает его в Наде, он не сумел бы толково объяснить. Надя была как все. В меру образованная, в меру начитанная, не красавица, но вполне миловидная, далеко не дура, но и не кладезь премудрости. С ней было легко, уютно и тепло. С ней можно было поговорить о чем угодно и можно было помолчать. В результате, даже отдавая себе отчет в том, насколько банально это звучит, Антон мог бы сказать, что они с Надей понемногу стали друзьями.

Однажды в феврале они сидели вдвоем в небольшом кафе на Петроградской. Снаружи лютовал мороз, завывал ветер и тускло горели фонари, зато внутри было тепло, а легкий полумрак и ненавязчивая музыка создавали особую, интимно-расслабленную атмосферу.

– Антоша, – сказала Надя в перерыве между мелодиями, – я хочу спросить у тебя кое-что, но не уверена, захочешь ли ты ответить.

– Конечно, – Антон пригубил пиво из пузатой кружки. – Хотя не думаю, что у тебя есть вопросы, на которые я не захочу отвечать.

– Ладно. Знаешь, меня не оставляет ощущение, что ты скрываешь некую тайну. Не только от меня скрываешь, от всех. Не поделишься? Мы ведь все же не чужие друг другу?

Антон едва не поперхнулся пивом. «Неужели это так заметно?» – подумал он. Или же Надя спрашивает наугад, пытаясь таким образом проявить заботу.

– Нечем делиться, Надюша, – сказал он, выдержав паузу. – Ты же знаешь, тайна в моей жизни уже была, не дай бог никому такой тайны.

– Извини, Антоша, я тебя никогда об этом не спрашивала, и, если не хочешь, не отвечай. Но все же – убийцу нашли?

– Нет, – Антон покачал головой, – не нашли. Дело закрыто. По официальной версии, Ольга умерла естественной смертью.

– Я мало что знаю об этом, – осторожно сказала Надя, – и не хочу, чтобы ты подумал, будто лезу в душу или выпытываю, но у меня такое впечатление, что официальная версия тебя не удовлетворила.

– Откуда у тебя это впечатление? – быстро спросил Антон.

– Видишь ли… Помнишь, на прошлой неделе я ночевала у тебя? Ты не подумай, все произошло абсолютно случайно. Ты пошел в душ, а у меня закончились сигареты. Я помнила, что ты их держишь в столе, только не знала, в каком ящике. В общем, я открыла несколько, один за другим, и в нижнем нечаянно увидела список… Нет, я не стала бы читать, поверь мне, я вообще совершенно случайно поняла, что это именно список, а не обычный лист бумаги с печатным текстом. Дело в том, что мне сразу бросилось в глаза знакомое имя в самом низу. Оно было обведено в черную рамку, единственное из всех. Ольгино имя. И дата напротив него, как раз тот год, когда Оля исчезла. Вот тогда я всмотрелась внимательнее и увидела, что весь текст состоит из имен и дат. И я сразу подумала, что…

– Что ты подумала? – перебил Антон.

Он почувствовал, что краснеет. Надо было срочно соврать, найти любое объяснение, пускай даже нелепое, но ничего как назло не приходило в голову. Самарин выругал себя за беспечность: черт его дернул положить в стол проклятый список.

– Я подумала, что это выглядит, как… – Надя осеклась, затем перевела дух и выпалила: – Я решила, что это список жертв, Антоша.

– Список жертв, – со злостью повторил Антон. Ему захотелось с размаху съездить себе по лицу. – Надо же, какое у тебя воображение богатое, Надя. Каких, к черту, жертв. Это наверняка был список выпускников Ольгиного класса или какого-нибудь кружка кройки и шитья.

– Это было первым, что пришло мне в голову, – призналась Надя, – но, когда я уже закрывала ящик, мне в глаза вдруг бросилось еще одно имя. Эта женщина тоже исчезла, только давно, я тогда была еще девочкой. Берта Ильинична Голдина, моя учительница музыки.

Антон мучительно покраснел и опустил голову. С минуту они просидели молча, затем Самарин глубоко вздохнул, залпом осушил пивную кружку, брякнул ею об стол и поднял, наконец, глаза.

– Я ничего не могу тебе сказать, Надюша, – выдавил он из себя. – Мне очень жаль, что ты видела эту бумагу, но объяснить я тебе ничего не могу. По крайней мере, сейчас.