Холли Блэк - Самая темная чаща

Иногда, если она слишком много об этом думала, ее сердце пускалось вскачь. В этой игре у девочки не было шанса на победу – Хэйзел даже не знала, сколько времени у нее осталось.

С паникой приходилось бороться: она слишком легко в нее впадала, стоило ей вспомнить об обещанных феям семи годах жизни. А за паникой приходило отчаянье, от которого с каждым разом было все труднее и труднее избавиться. Хитрость заключалась в том, чтобы не думать об этом слишком часто. И она делала все, что помешало бы ей думать. Все, что помешало бы прижать руку к груди, почувствовать биение собственного сердца и осознать, что с каждым ударом истекает отпущенный ей срок.

Ей потребовалось целых три дня, чтобы найти пропавшую девочку – долговязую тощую Натали. Когда Хэйзел ее обнаружила, Натали была без сознания, но все еще жива: свисала с ветвей терновника. Тонкая струйка крови стекала по безвольной руке в деревянную миску. Два низеньких волшебника с длинными красными носами и водянистыми глазами возились с веревками, вращая девушку, чтобы кровь капала быстрее.

До этого Хэйзел никогда не находила туристов живыми.

Она слышала, что это за существа, но сама их раньше не встречала. Красные колпаки – страшные чудовища, которые наслаждаются жестокими убийствами и красят одежду кровью.

Мгновение Хэйзел смотрела на них, думая, что, черт возьми, ей делать. Она уже привыкла к городской жизни. Привыкла к миру без чудовищ. Девочка обмякла и испугалась. Рукоять окрашенного в черный цвет меча выскальзывала из вспотевших рук.

«Я рыцарь. Я рыцарь. Я рыцарь». – Губы беззвучно шевелились, все повторяя и повторяя слова, но девушка больше не была уверена, что понимает их значение. Все, что Хэйзел знала – так это то, что если она не совладает с собой, Натали умрет.

Хэйзел, пригнувшись, рванула из-за куста. Первый красный колпак закричал, но тут же, захлебнувшись кровью, рухнул на землю. Желудок свело судорогой, но она уже резко повернулась ко второму, готовая отразить его нападение, разрубив надвое. Хэйзел даже могла бы победить. Она была сильна и быстра, в ее руках сверкал славный золотой меч, и она застала обоих красных колпаков врасплох. Но там был еще третий, оставшийся незамеченным, и он одним резким ударом сбил ее с ног.

Колпаки перерезали Натали горло. «В ней осталось слишком мало крови», – соизволили объяснить они и добавили, что не отказались бы от свежатинки. Вокруг щиколоток Хэйзел обвилась веревка, и чудовища принялись подтягивать ее наверх, как и другую девочку. Она почувствовала головокружение и боль, и такой сильный страх, какого еще никогда в жизни не испытывала. Ей хотелось позвать Бена, но брат был слишком далеко. Хэйзел осталась одна – и проиграла. Она никого не спасла.

Девочка несколько часов провисела на дереве вверх тормашками; кровь неотвратимо приливала к голове. Потом красные колпаки отправились за растопкой. Собрав волю в кулак, Хэйзел качнулась туда, где висела Натали. Ощущения от прикосновения к мертвой плоти были ужасны, но она ползла по телу девочки, пока не смогла подтянуться к ветке и развязать веревки, стягивающие лодыжки. Ее щеки оказались мокры от слез, хотя она даже не сознавала, что плачет.

Хэйзел нашла меч, лежащий в куче награбленных вещей, и бросилась домой, дрожа так сильно, что боялась развалиться на части.

Той ночью она осознала, что неистовство тринадцатилетней девочки несопоставимо с мощью древних чудовищ – во всяком случае, пока она одна. Пришлось признать, что без музыки брата никакой она не рыцарь. Добравшись наконец до дома, она долго стояла перед дверью Бена, прижав к ней ладони. Но так и не постучала.

Хэйзел, наверное, тысячу раз говорила брату, что ей очень жаль, что поцелуй Керема для нее ничего не значил и она никогда этого не хотела. Но в глубине души понимала – это не совсем так. Она флиртовала с Керемом, когда тот приходил в гости, потому что он казался милым парнем, а у Бена и так было все. Она не хотела целоваться, когда это произошло – но думала об этом раньше. И позволила этому случиться, а если бы сдержалась, Бен не стал бы бросать музыку. Может, он бы не отказался от их игры. Может, Натали была бы жива.

Она сказала Бену, что поцелуй ничего не значил. Как бы она хотела, чтобы это действительно было так.

Тогда девочка решила доказать , что он ничего не значил.

Но скольких бы мальчиков она ни поцеловала, Хэйзел не могла вернуть Бену его музыку.

В тот вечер, когда принц пропал из своего гроба, мама приготовила на ужин спагетти с магазинным соусом, тертым сыром из зеленой пачки и замороженным горошком. Типичный ужин на скорую руку, но Хэйзел всегда просила это блюдо, когда болела, как другие дети просят куриный бульон. Папа уже уехал в Нью-Йорк – деловые встречи должны были занять целую неделю. Мама взялась расспрашивать их, как прошел день, но Бен с Хэйзел, уставившись в тарелки, отвечали очень неохотно – слишком занятые размышлениями над случившимся, чтобы поддерживать беседу. Мама сказала, что мэр уже обратился к местному скульптору – одному маминому знакомому, – узнать, нельзя ли сделать копию принца, чтобы пропажа не сказалась на туризме. По официальной версии, его выкрали вандалы.

– Когда я была девчонкой, мы все с ума по нему сходили, – призналась мама. – Помню, была одна… А, да вы ее знаете – мама Леони. Каждую субботу она приходила к гробу с рулоном бумажных полотенец и бутылкой моющего средства – оттереть стекло до блеска. Она была просто одержима.

Бен закатил глаза.

Но мама уже оседлала любимого конька:

– А Диана Коллинз – теперь Диана Рохас, – надевала крохотное бикини, мазалась детским маслом и пыталась разбудить его, скользя по гробу, будто по капоту гоночной машины, как в одном из клипов «Вайтснейк». Ох уж эти восьмидесятые! – она рассеянно встала, пересекла комнату и вытащила с нижней полки книжного шарфа старый потрепанный альбом. – Хотите кое-что посмотреть?

– Конечно, – кивнула немного сбитая с толку Хэйзел. Образ матери Меган, намазанной детским маслом, не шел из головы.

Мама перелистала слегка пожелтевшие от времени страницы. Там обнаружился нарисованный карандашом и чернилами и раскрашенный фломастерами спящий принц. Рисунок был неплохой, но и не шедевр: Хэйзел потребовалась пара секунд, чтобы осознать, чей это портрет.

– Это ты нарисовала, – «разоблачила» маму Хэйзел.

Та рассмеялась:

– Конечно, я. После школы я отправлялась в лес, делая вид, что собираюсь рисовать деревья и всякое такое, но вместо этого, как завороженная, рисовала его. Даже написала большую картину маслом. А потом подала ее как вступительную в колледж.

– А куда она делась? – поинтересовалась Хэйзел.