Холли Блэк - Самая темная чаща

Тем временем Том Маллинс, полузащитник и известный злобоголик, пересек поляну, освещенную фарами грузовичка Стивена, и резко запрыгнул на стеклянный гроб, согнав с него девушек. Парень выглядел совершенно одуревшим от выпивки: раскрасневшееся лицо, всклокоченные, пропотевшие волосы.

– Эй! – заорал он, подпрыгивая и топая так, как будто хотел расколоть стекло. – Вставай, вставай, дружок! С постели – на горшок. Вставай, вставай, порточки надевай!

– Перестань! – крикнул Мартин и принялся махать Тому, чтобы тот спускался. – Забыл, что случилось с Ллойдом?

Ллойд был отъявленным хулиганом: устраивал поджоги и ходил в школу с ножом. Когда учителя заполняли бланки посещаемости, им приходилось серьезно морщить лбы, припоминая, почему его не было: прогуливал или сидел под домашним арестом. Однажды ночью, прошлой весной, Ллойд взял кувалду и отправился к стеклянному гробу. Разбить его он не смог, зато позже, устраивая очередной поджог, так обгорел, что до сих пор лежал в больнице Филадельфии – ему там делали пересадку кожи с ягодиц на лицо.

Некоторые утверждали, что Ллойду отомстил рогатый мальчик, которому не понравились эти шутки с гробом. Другие заявляли, что заколдовавший рогатого мальчика заколдовал и стекло, поэтому тот, кто пытается его разбить, навлекает на себя беду. Том Маллинс прекрасно об этом знал, но ему, казалось, было все равно.

Хэйзел отлично понимала, что он чувствует.

– Поднимайся! – вопил он, пиная стекло, топая и прыгая на нем. – Эй, бездельник, пора встава-а-а-а-а-ать!

Картер схватил его за руку:

– Том, хорош. Мы собираемся накатить еще по одной. Ты же не хочешь это пропустить?

Том явно колебался.

– Давай, Том, – продолжил Картер. – Если, конечно, ты еще не слишком надрался…

– Ага, – поддержал его Мартин, стараясь, чтобы голос звучал убедительно. – По ходу, ты уже и стакан удержать не сможешь.

Это сработало. Том протестующе кинулся вниз, попутно свалившись с гроба: да он один выпьет больше, чем они оба вместе взятые!

– Ну вот, – пробормотал Франклин Хэйзел. – Еще одна тупая ночь в Фэйрфолде, где можно быть или свихнутым, или эльфом.

Девушка сделала глоток из серебристой фляги, начиная привыкать к ощущению огня в желудке:

– Пожалуй.

Он усмехнулся, и в его покрасневших глазах заплясали чертики:

– Хочешь пообжиматься?

На вид он был таким же несчастным, как и Хэйзел. Франклин, который в начальной школе едва говорил и про которого только ленивый не болтал, что время от времени он ужинает сбитыми на шоссе зверьками. Франклин, который не оценил бы, поинтересуйся она его печалью – хотя у него явно найдется немало такого, о чем он хотел бы забыть.

Хэйзел почувствовала себя немного сумасшедшей.

– Давай.

По пути в лес она оглянулась. Джек смотрел на нее с выражением, которое она не смогла прочитать. Девушка поспешила отвести глаза. Когда они с Франклином, держась за руки, проходили под дубом, ей показалось, что ветки сомкнулись над ее головой, будто пальцы, но, взглянув наверх, Хэйзел разглядела только тени.

Как-то летом, когда Бен был еще совсем крохой, а Хэйзел даже не появилась на свет, их мама отправилась на лесную поляну порисовать. Расстелила на траве одеяло, усадила Бена, намазав его солнцезащитным кремом, и дала пососать кусочек сухарика – а сама взялась за холст, накладывая на него оранжевые и красные мазки. Она рисовала уже добрый час, когда заметила женщину, наблюдавшую за ней из тени раскидистых деревьев.

Каштановые волосы незнакомки, как вспоминала мама, рассказывая эту историю, были перевязаны косынкой, а в руках та держала корзину молодых зеленых яблочек.

– Ты истинная художница, – сказала она маме, поклонившись и восхищенно улыбаясь. Только тогда мама заметила, что прекрасное свободное платье незнакомки соткано на ручном станке. На мгновение она подумала, что женщина – одна из тех, кто живет своим хозяйством: делает домашние заготовки, держит кур и сама шьет одежду. Но потом увидела длинные заостренные уши и догадалась: она из Воздушного Народца, а значит, хитра и опасна.

Но мама – и это беда большинства художников – была больше очарована, чем напугана.

Она выросла в Фэйрфолде и слышала множество рассказов о Народце; знала о логове красных колпаков, что пропитывают свои шляпы свежей человеческой кровью и, по слухам, живут возле старой пещеры на окраине города; слышала о женщине-змее, которая в прохладные вечера иногда встречается близ лесных опушек. Знала и о ведьме из сухих веток, коры, грязи и мха, которая одним лишь прикосновением превращает кровь жертвы в воду.

Мама вспомнила песенку, которую пела в детстве, прыгая через веревочку:

Они с подружками с ликованием горланили ее, но никогда не произносили последнего слова. Ведь иначе явилось бы чудовище: в конце концов, заклинание предназначалось именно для этого. Однако, если не петь до конца, магия не сработает.

Но не все истории были страшными. Щедрость Народца была столь же безграничной, как и его жестокость. В детсадовской группе Бена была девочка, у которой русалка украла куклу. Неделю спустя эта самая девочка проснулась в своей кроватке с ниткой великолепного речного жемчуга на шее. Вот почему Фэйрфолд считался особенным местом – из-за магии. Опасной, но все же магии.

Еда в Фэйрфолде была вкуснее, чем где бы то ни было – поговаривали, будто она приправлена волшебством. Сны – ярче. Творцы – вдохновеннее, а их творения – прекраснее. Любовь захватывала людей сильнее, музыка звучала приятнее, а озарения посещали ученых чаще, чем в любых других местах.

– Позвольте нарисовать вас, – попросила мама, вытаскивая из сумки альбом и угольки. Она считала, что рисует лучше всех в Фэйрфолде.

– Нарисуй лучше мои прекрасные яблоки, – возразила женщина. – Им суждено сгнить, а я навечно останусь неизменной.

От этих слов по маминой спине побежали мурашки.

Заметив выражение ее лица, женщина рассмеялась:

– О да, я видела желудь прежде дуба. Видела яйцо прежде курицы. И увижу все это вновь.

Мама собралась с духом и попыталась снова:

– Если разрешите сделать ваш портрет, я отдам вам рисунок, когда закончу.

Несколько бесконечных мгновений эльфийка размышляла над мамиными словами:

– Я получу его в подарок?

Мама кивнула. Тогда женщина согласилась, и художница приступила к работе. Пока мама рисовала, они неспешно беседовали. Эльфийка поведала, что некогда принадлежала к королевскому двору, но последовала за одним эльфом в добровольное изгнание. Рассказала, как полюбила лесную чащу, хотя и тосковала по прежней жизни. В свою очередь, мама поделилась с ней страхами, связанными с первенцем, который уже хныкал и вертелся на одеяле, требуя сменить подгузник. Вдруг Бен вырастет совершенно непохожим на нее – серым и обычным, и не будет интересоваться искусством? Например, ее собственные родители разочаровались в ней, потому что она ни капельки на них не походила. А что, если она так же разочаруется в Бене?