Даниэль Труссони - Ангелополис

– Или же, – произнесла Вера, – он мог располагать нужной Анджеле информацией.

Она решила, что мысли Валко движутся в верном направлении.

– Именно, – ответил ученый. – Почувствовав затруднение в этом вопросе, дочь обратилась ко мне за помощью. Воспользовавшись связями ее друга и коллеги Владимира, я узнал, что, Катя, дочь Бадмаева, проживает в Ленинграде. Это было более тридцати лет назад, когда еще не умерли люди, лично помнившие Распутина. Женщина согласилась принять меня и пригласила в свои апартаменты, находящиеся возле Аничкова дворца.

– Рискованное дело, откровенно говоря, – негромко заметила Вера.

– Как оказалось, Катя была рада тому, что я нашел ее. Она давно мечтала рассказать кому-нибудь историю своего отца, но не знала, кому можно довериться. Бремя памяти страшно тяготило ее. Старость согнула и изуродовала даму, кости ослабил остеопороз. Я выслушал ее рассказ – который показался невозможным даже мне, знакомому с самыми невероятными вещами, – а затем попросил записать все собственной рукой и расписаться под текстом, чтобы его можно было передать Анджеле в Париж.

– Наверняка рассказ крайне интересен, – прошептала Света.

– Безусловно, – отозвался Валко, извлекая из стопки бумаг тонкую папку, переплетенную в красную кожу.

Заметив на корешке эмблему Общества, Вера узнала в материале полевой отчет ангелолога.

Вера потянулась к папке.

– Там документы, написанные Анджелой?

– Ее матерью, – глухо проговорил Валко. – В папке собраны материалы, не предназначавшиеся для глаз дочери. Официально они содержат отчет Габриэллы Леви-Франш о работе в парижском Сопротивлении во время нацистской оккупации. Однако между строками имеются намеки на подлинное происхождение Анджелы.

– Простите меня за такие слова, Рафаэль, – мягко произнес Азов, – но о ее родстве с Персивалем Григори знают все.

– Может быть, теперь, – сказал Валко. – При жизни Анджелы эта информация тщательно сохранялась в тайне. После ее убийства мы с ужасом обнаружили отчет Габриэллы среди вещей дочери. Она умерла, зная, что я не являюсь ее биологическим родителем, что мы с матерью преднамеренно обманывали ее. Должно быть, ей было очень горько сознавать, что она одной крови с нашими врагами.

Ученый тяжело вздохнул, и Вера ощутила укол вины, оттого что ее вопросы вызывают столь болезненные воспоминания.

– Показания Кати в красной папке, наверное, показались дочери оскорблением, – продолжил мужчина. – И, конечно, Анджела захотела, чтобы мы узнали о том, что ей известна истина.

Женщина перевела взгляд от красной книги на стопку материалов, понимая, что сотни часов, проведенные среди связанных с Анджелой материалов в Эрмитаже, были всего лишь ступенями к большему открытию. Упрямый интерес к яйцам Фаберже, таинственные, едва читаемые следы намеков, которые эта женщина повсюду оставляла за собой, – все это Вера прежде считала бессмысленным. Но Валко за считаные часы изменил всю сложившуюся у нее в голове картину. Ощутив почти непреодолимое желание немедленно начать читать показания Кати, Вера произнесла:

– Надо думать, на этих страницах найдется немало сюрпризов.

Достав из красной папки неподколотые страницы, Валко передал их гостье.

– Вы правы, – негромко проговорил он. – Но ищите их самостоятельно.

Транссибирский экспресс

Войдя в тесный туалет, Верлен включил неоновый свет и посмотрел на себя в зеркало. На лбу вокруг стежков чернел внушительный синяк, растянувшийся вниз до левого глаза. Мужчина помочился, нажал на кран и плеснул в лицо холодной воды, дернувшись, когда она попала на кожу. Ожог на груди все равно болел, в голове звенело, от усталости он едва мог шевельнуться. Но все же четко понимал, что должен каким-то образом вернуть себе силы, чтобы найти Эванджелину, где бы она ни находилась.

Неуверенным шагом возвращаясь по вагону в свое купе, охотник услышал русскую речь. В ней было полно шипящих звуков, но текла она более плавно, нежели английская, и обладала приятной ритмикой. Взяв из ящика на стене экземпляр «Московских новостей», он попытался разобраться в кириллическом тексте, однако очертания букв ничего не говорили ему. Но то, что он мог при желании все утро разгадывать угловатые символы, пусть и не добившись никакого толка, отчего-то было странно приятно ему.

Мимо протиснулся человек, и Верлен повернулся, немедленно ощутив, как мурашки побежали по телу и перехватило дыхание. Глянув внимательнее, он заметил маслянистую кожу; сложение спины и крыльев было как у нефилима, тело незнакомца распространяло столь же характерный запах. Ангелолог заметил бархатный костюм и элегантную обстановку купе. Один из петербургских близнецов ехал вместе с ними на поезде.

Верлен последовал за незнакомцем, вернувшись к туалету, через спальные вагоны второго класса с их безвкусными кружевными занавесками, через вагон для курящих и вагон-ресторан, пахнущий черным чаем. Они приближались к последнему вагону. Ангел остановился перед дверью с золоченой табличкой, где было написано: «Приватный вагон», нажал на кнопку интеркома. Голос ответил по-русски. Слова оказались совершенно непонятными, и приятная рассеянность, какую только что ощущал Верлен, сменилась раздражением. Ситуация требовала, чтобы он понимал, что происходит.

Вскоре в двери появился какой-то здоровяк. Он бросил ангелу несколько слов – Верлен узнал голос из интеркома – и пригласил монстра внутрь. Охотник последовал за ангелом. Убедившись, что здоровяк является человеком, он сунул ему несколько евро, которые тот отправил в свои джинсы, пропуская мужчину. В обветшавшем тесном вагоне грохотала музыка. Смесь табачного дыма и запаха алкоголя пропитывала воздух. Горели неоновые огни, официантки в дрянных кружевных фартучках на острых, как шпильки, каблуках разносили напитки нефилимам. Твари уютно расположились на крытых кожей кушетках. Вошедший ангел кивком подозвал бармена, тот взял трубку и, с кем-то переговорив, пригласил его в дальний конец вагона.

Верлен вспомнил, что врач рекомендовал держаться в стороне от любого рода опасностей – и усомнился в том, что совершил разумный поступок, проникнув сюда. Всем были известны рассказы о разоблаченных и самым жестоким образом умерщвленных агентах. Достаточно обыкновенная ситуация, особенно на провинциальных аванпостах. Нефилимы вполне могут убить его, и никто в Париже не будет знать, что произошло. Яна может передать известие о его смерти во Францию, хотя никто на самом деле не знает, стоит ли доверять русской охотнице. Их с Бруно восхитила сноровка девушки, поэтому они доверились ей…

По мере движения дальше по салону, Верлену становилось не по себе. Если ему предстоит спасаться, то бежать отсюда некуда.