Макс Фрай - Сказки старого Вильнюса III

Обратно пошли вместе. Когда переходили мост, спросил:

– А как же мальчишка?

– В смысле? Что – «как»? О чем ты?

– Эрик теперь тоже исчезнет? И у его бабушки появится другой внук? Как ты говорил, «более уместный»?

– А, вот ты о чем. Ну что ты. Неужели думаешь, будто со всеми людьми должно происходить примерно одно и то же?

Пожал плечами:

– Похоже, именно так я и думаю. И поэтому мне очень скучно среди людей.

– Понимаю. Но, к счастью, ты заблуждаешься.

– Правда, что ли?

– Зуб даю! – рассмеялся Фабиан Файх, продемонстрировав чуть ли не сотню распрекрасных белых зубов, уже готовых к раздаче. А потом серьезно добавил: – Некуда ему исчезать. Да и незачем. С таким талисманом теперь только жить да жить. Я ему даже немного завидую – сам бы хотел вот так, с самого детства, влипнуть в подобную историю. Ужасно интересно, как все теперь у него будет складываться. Но в отдаленное будущее даже ты меня не проведешь.

Потому что будущего нет. Некуда вести.

– А прошлое? Хоть оно-то есть?

– Сложный вопрос. Теоретически, прошлого тоже нет. Вообще ничего, кроме текущего момента. А на практике то и дело выясняется, что некоторые фрагменты прошлого отлично сохранились, спрятавшись в складках времени, прилипли к нему, как кошачья шерсть, лежат там такие живые, будто все происходит прямо сейчас. Они, собственно, и есть «прямо сейчас». И это – навсегда. Такой вот удивительный парадокс.

Сказал:

– Ты натурально сводишь меня с ума. Но при этом почему-то совершенно не бесишь. А даже наоборот, каким-то образом успокаиваешь. Как будто я давным-давно привык к твоей болтовне. Как будто так было всегда. Как будто ты мой друг детства, и я даже рад, что ты наконец нашелся.

– Примерно так и есть, – подтвердил немец. – Я и сам рад.

Дальше шли молча. Только перед тем, как свернуть к своему дому, Анджей спросил:

– Слушай, а какого черта ты все время обещаешь меня убить?

– Потому что это правда, – безмятежно ответствовал немец. – Потому что я здесь за этим. Потому что я тебя убью.

И, заговорщически подмигнув, нырнул в ближайшую подворотню. Даже жаль. Не так уж хотелось сейчас оставаться в одиночестве. Вернее, совсем не хотелось.

Но простояв полчаса под душем, то и дело меняя температуру воды с горячей на ледяную и обратно, решил, что и так неплохо. Совершенно пустая, светлая, ясная голова. И совсем не скучно жить с такой головой, даже сейчас, сидя на чужой постылой кухне, сданной ему во временное, чересчур затянувшееся пользование. Потрясающее ощущение.

Подумал: «Очень хорошие последние дни жизни мне выпали. Надо же. Совершенно на это не рассчитывал».

В пятницу вышел из дома задолго до семи. Добирался до улицы Лабдарю даже не самой дальней, а вообще не дорогой, нарезая по городу хаотические, постепенно сужающиеся круги. То и дело заставлял себя притормозить, напоминая: время, время! Вспомни о времени. Сегодня оно идет гораздо медленней, чем ты. Пил сидр в кафе на Пранцишкону и Швенто Казимиро, вино на Литерату, кофе на Траку, Вокечю и Пилес; выпил бы и того, и другого, и третьего еще в доброй дюжине приглянувшихся мест, но сколь бы ненасытен ни был человеческий дух, возможности прилагающегося к нему брюха обычно драматически ограничены. Видимо поэтому в половине седьмого зашел все в тот же «Кофеин» на Вильняус и купил кофе на всех. Холодный апельсиновый для Габии с синей челкой, крепкий лаконичный «Flat White» для длинного Даниэля, миндальный капучино для Греты Францевны – вдруг согласится попробовать? Холодное какао с мороженым для Эрика – дети обычно не любят кофе, сам в его годы терпеть не мог эту горькую дрянь. И приторное «беличье» латте для Файха – еще раз, чтобы проняло. Пусть выпьет за здоровье Марины, где бы она сейчас ни была. Кто бы ею сейчас ни был. А если не осилит всю порцию, ничего, я допью.

Плотно закрыл все стаканы крышками, кое-как ухватил этот букет и понес. Идти-то всего ничего – через двести метров, перед банком свернуть налево, в большой проходной двор, где всего два неожиданных поворота спустя выходишь на территорию, безжалостно оккупированную немецким захватчиком в розовых шортах. Прямехонько под его балкон.

Сказал столпившимся наверху:

– Если никто не спустится, чтобы открыть мне дверь, я уроню все эти стаканы. И вы останетесь без кофе. Тогда ничто не будет отвлекать нас от занятий.

Файх материализовался внизу буквально секунду спустя. Распахнул дверь. Сказал:

– Кофе на всех! Прекрасная идея, спасибо! И как я до сих пор без тебя обходился?

– Это ты уже говорил. В Жверинасе.

– Помню. Но ответа на этот вопрос у меня по-прежнему нет. Проще уж представить, что без тебя меня вовсе не было. А потом я приснился тебе, и понеслось. Это хотя бы более-менее логично.

– Если ты мой сон, какого черта ты все время говоришь по-немецки?

– Видимо, просто для смеха. У тебя довольно своеобразное чувство юмора. Но я не в обиде. К тому же для нашей Греты Францевны это, пожалуй, единственный шанс.

Очень хотел переспросить про Грету Францевну: что за шанс? Почему единственный? Шанс – на что? И вообще, при чем тут она? Но почему-то не решился. И, вопреки недоумению и любопытству, был уверен, что правильно сделал.

Грета Францевна, чье кресло снова вынесли на балкон, выглядела сегодня бодрой и посвежевшей. С удовольствием приняла угощение, поблагодарила, попробовала. Сказала: «Как вкусно!» – и глаза ее заблестели от набежавших слез. Но щеки остались сухими.

– Ты угадал, с апельсином – мое любимое, – обрадовалась Габия.

– Спасибо! – восторженно выдохнул Эрик.

– Всегда хотел, чтобы капучино было хотя бы вдвое крепче, чем обычно готовят в кафе – сказал Даниэль. – И вот, оказывается, где-то такое делают!

– Ты очень злопамятный человек, – усмехнулся Файх, пригубив свою порцию.

– Нет, просто экономный. Решил, что это единственный напиток в меню, которого гарантированно хватит на двоих.

– Твоя правда. Оставлю тебе половину, не жалуйся потом. Габия, ты готова к уроку?

– Конечно, готова. Хороша я была бы, если бы упустила такое развлечение!

Подумал: «Надо же, она больше не растягивает гласные». И не удержался, спросил:

– А на других языках ты теперь тоже не заикаешься?

– Ты заметил, да? – обрадовалась она. – Но как?

– Ты перестала говорить нараспев. И вообще изменилась. Не могу сказать, в чем именно, я же тебя почти не знаю. Но сегодня ты выглядишь очень храброй и веселой. Я не к тому, что раньше ты казалась печальной трусихой. Просто ни эти качества, ни их отсутствие не бросались в глаза. А теперь бросаются.

– Правда? – обрадовалась она. – А еще у меня глаза теперь голубые. Никто, кстати, до сих пор не заметил, даже удивительно. Правда, меня мама еще не видела. Вот как ей объяснить, ума не приложу.