Андрей Прусаков - Я – утопленник

Народа в вагоне было немного. Мы сели у окна, электричка тронулась.

– Хорошо погуляли, – сказал я.

Костик молча кивнул.

– Кстати, о работе. Ты чего-нибудь нашел?

Приятель молча качнул головой. Что-то он неразговорчив. Ну и ладно. Я смотрел в окно на пролетавшие за стеклом деревья. Огни поселков плыли гораздо медленней, а видневшиеся вдали здания почти не двигались с места. Все относительно, подумалось мне. Вот сердце у меня не бьется – относительно жизни я мертв. Но я двигаюсь, говорю, думаю – относительно смерти я жив. Что бы сказал Эйнштейн?

На Витебский вокзал приехали поздно. Белая ночь освещала закоулки старого города, и мы с Костей молча шагали по Загородному. Ехать домой на метро я отказался. Раздражение никак не отпускало, хотелось развеяться. И хотя Костя был почти дома, он согласился составить мне компанию, объявив, что прогуляется со мной.

Еще в электричке Костик признал ошибку, сказал, что не следовало болтать о случае на речке без моего согласия. Но он хотел как лучше, хотел сделать приятное моей девушке. Хотел, как лучше, а вышло – как всегда, сказал я и простил его. Я даже больше злился на Юльку. Чуть что – сразу обижается. Нельзя же так! А если я начну обижаться? Причину всегда можно найти!

Мы шли по безлюдным улицам, болтали, затем Костя предложил зайти в одно место.

– Я там иногда бываю, хороший клубешник. Проведу тебя, там знакомый на охране стоит.

Я подумал, что мне необходимо развеяться, и согласился. Что было дальше – не помню.

Я очнулся на обшарпанной деревянной скамейке. Костя сидел рядом.

– Оклемался? – спросил он.

– Да, – сказал я, с трудом принимая вертикальное положение. В голове было сумрачно, я попытался вспомнить, что со мной было, и не смог.

– Где мы? – спросил я, оглядываясь. Окружающая обстановка памяти не прибавила, но повеяло тревогой. Голые крашеные стены, маленькое окошко с решеткой. Тюрьма?

– В камере, – сказал Костя. В голосе его не слышалось страха или отчаяния, и я невольно проникся уважением к другу. – В ментовке.

– А… что мы натворили?

– Не мы, а ты, – поправил Костик. – Я вообще ни при чем. Не думал, что тебя так развезет с пары бутылок пива. Ты дурь не глотал?

– Ты что, Костик? Ничего я не глотал! А вообще-то не помню, – признался я. Не знаю, как Костика, а меня пребывание в камере откровенно пугало. Что произошло? Вдруг я кого-то убил? – Ты же знаешь, я дурью не балуюсь! – сказал я.

– Ты такое вытворял…

– Не томи! – разволновался я. – Чего я вытворял? И почему ты здесь, если ни при чем?

– Странно, я тебя ни на минуту не оставлял. В сортир только сходил. Прихожу – а ты с Питом сидишь, беседуешь.

– С Питом? – удивился я. – Я с Питом как-то…

– Вот именно. Я и удивился: чего это вы чуть ли не в обнимку сидите?

Ничего себе. Пита я в упор не помнил. О чем я с ним говорил, тоже.

– А дальше?

– А дальше напился ты, вот и все. Я тебя таким еще не видел… Мы вышли на улицу, шли, разговаривали, а менты тут как тут. Правда, орал ты громко, вот они, наверное, и привязались. Я тебя отмазывал, так и меня загребли, – рассказал Костя. Мне стало легче. Значит, ничего не натворил. Уф, пить как хочется…

– И когда нас выпустят? – спросил я.

– Наверное, скоро. Денег у нас нет, за «номер» платить нечем, – невесело пошутил Костя.

Я улыбнулся, разглядывая пыльную лампу, висевшую на некрашеном бетонном потолке:

– Тогда подождем.

Мы подождали. Время текло архимедленно. Ни мобильника, ни часов у меня не было. У Костика были часы, но я героически старался на них не смотреть.

– Сколько сейчас? – не выдержал я.

– Девять утра, – ответил Костя. – Думаю, уже недолго. Просто пересменка у них.

– Откуда ты знаешь? Ты что, здесь бывал?

– Случалось, – односложно ответил приятель. Я позавидовал его выдержке, вдруг понимая, что испытывают заключенные. Огромная плита времени давит, сжимает в крошечной камере, пугая неизвестностью. Хорошо, когда знаешь срок, а если не знаешь? Как в царские времена в Петропавловке сидели, не зная, помилует царь или всю жизнь заживо гнить придется, – ужас. Чтобы прогнать неприятные мысли, я спросил Костю, о чем мы говорили на улице.

– Ты вообще ахинею нес, – сказал Костя. – Что тебе с моста прыгнуть – раз плюнуть, что в воде не тонешь и вообще ни черта не боишься, потому что умер. Потом долго со столбом разговаривал, а мне говорил, что там мертвец.

– Что? – переспросил я. Ну, я дал! Костя усмехнулся:

– Да, занятно ты разговаривал. Я вот думаю, какой-то гад тебе в пиво что-то подкинул. Не мог ты с одной бутылки так окосеть. Не хотелось бы на Пита думать… Пересекался с кем-нибудь?

– Да нет, – двусмысленно проговорил я, тут же вспоминая Темного. Может быть, он? Но не было его на дискотеке вроде бы. Впрочем, ничего не помню.

Скрежет открывшейся двери прозвучал, как небесные трели. За порогом стоял «архангел» в форме.

– Выходим, – проронил он.

Мы молча вышли. Нас провели по зеленому коридору с одинаковыми бежевыми дверями без каких-либо номеров или табличек и ввели в одну из них.

За столом сидел милиционер. Судя по пышной шевелюре, он был молод, но обрюзгшее щекастое лицо с видавшими все в этой жизни глазенками откровенно его старило. В воздухе плавал табачный дым, и я с трудом сдержался, чтобы не закашлять. Я никогда не курил и не любил дышать этой гарью. Стоявший на столе графин с водой мигом привлек внимание. Я смотрел на воду, мечтая, чтобы она как можно быстрее очутилась у меня внутри.

Милиционер выведал наши имена и фамилии. Мы честно ответили. Чего нам скрывать? Паспорта мы дружно забыли дома, и, узнав это, начальник неодобрительно покачал головой:

– Знаете, за что задержали?

Мы молчали. Я не знал, потому что ничего не помнил. Почему молчал Костя, я понял только потом.

– Нарушение общественного порядка – раз, – постановил мент. Мне казалось, разглядывал он исключительно меня. – Сопротивление сотрудникам милиции – два.

– Какое сопротивление? – спросил я. – Костя, мы что сопротивлялись?

Костя как-то странно посмотрел и неопределенно качнул головой. Похоже, он не хотел говорить.

– Ну, что с вами делать, студенты? В институт бумагу накатать? Или дело завести?

Мы переглянулись. Ну, это он, конечно, врет. Охота ему какие-то бумаги в институт отсылать? Дел, что ли, других нет?

– Отпустите нас, и все, – миролюбиво предложил доселе молчавший Костик. – Мы же ничего, по сути, не сделали.

Мент покачал головой:

– Мы просто так никого не отпускаем, потому что просто так никого не задерживаем. Тем более у вас документов нет. А для выяснения личностей я имею право задержать вас до трех суток.

Первая фраза призывала нас задуматься над тем, что за все в мире, а применительно к случаю, в нашей милиции, приходится платить. Вторая напоминала, что в случае отказа мы могли осесть тут надолго. Я не то чтобы боялся, но рассказов о милиции наслушался вдоволь. Так что оставаться в гостях не хотелось.