Андрей Прусаков - Я – утопленник

Русалка засмеялась, широко раскрыв рот и показывая острые зубки. Я почему-то вспомнил, как шокировали меня непринужденно открывавшие рот под водой русалки и утопленники. Привык. И горло уже не сжимает спазм, когда думаю, что лежу на дне Невы без воздуха.

– Ну, вставай, Андрюша. Плыть пора. – Анфиса сладко потянулась. – Водяной велел тебе реку показать, а ты еще не все увидел. И дело небольшое нам поручил.

– Какое дело? – не без опаски спросил я. Почему-то подумалось: людей топить будем.

– Надо кое-куда заплыть, – ответила русалка. – Дурочку одну проведать. Слизень приказал.

– Какую дурочку?

– Из-за любви утопилась, – отчего-то отвернувшись, пояснила Анфиса.

К тому времени мы пересекли Неву и вплыли в один из притоков, кажется, на правой стороне. Голову из воды я не высовывал, потому что передвигались мы быстро, и направление запомнил примерно.

– Дашка! – позвала Анфиса, остановившись в тени под каким-то мостом.

Сверху неслись лязги и стуки, старые сваи неприятно вибрировали от проносящихся над нами машин. Дно усеивало ржавое железо, обломки затонувших бревен и всякий мусор.

– Дашка! Выходи, посмотреть на тебя хочу! – крикнула русалка. – Здесь она живет.

– Анфиса остановилась, вися в полуметре ото дна. Меня поражало ее умение парить в воде совершенно недвижно и красиво. Я так не мог. Архип учил, но не все легко давалось. Чтобы управлять водой, требовались и воля и желание. А главное – вера, что сможешь. Почти как по Библии. Именно с верой и были проблемы. Ну, как с ходу поверишь, что течения просто нет, что оно не властно над тобой, что ты можешь управлять водяными струями, заставляя обтекать твое тело, словно неколебимый монолит? Так что приходилось подгребать руками, как обычному пловцу.

– Под мостом?

– Ага, – весело подтвердила русалка. – Где утопилась, там и живет, мокрица прозрачная. Уж Слизень-батюшка и грозил ей, и наказывал – все впустую. Не хочет живые души забирать. Говорит: свою не уберегла, так грех на чужие зариться… Дура. Вот и выцвела вся, как стекло стала. Скоро исчезнет, будто и не было.

Анфиса презрительно фыркнула. Похоже, она ее недолюбливала.

Что-то шевельнулось в просвете между сваями, и нечто, напоминающее человеческую тень, подплыло к нам. Эта женщина, возможно, когда-то была очень красива, но сейчас ее лебединая шея и хрупкие плечи лишь подчеркивали болезненную, если так можно сказать о мертвеце, худобу. Она была не просто худа – она была наполовину прозрачна, и это поразило меня необычайно.

– Вот и наша дурочка, – сказала мне Анфиса. – Да ты никак поправилась, Дашка?

Она издевалась.

– Да покажись же ты, плыви ближе! – велела Анфиса.

Утопленница подчинилась. Я смотрел на нее с двух метров и, кажется, видел контур сваи за ее спиной. Что-то похожее я наблюдал в одном магазине, когда увидел ряд сложенных у стены стекол. Стоявшие за ними предметы были так же неясно различимы. Вроде что-то видишь – а не поймешь что…

Она висела перед нами, скромно, а может быть, скорбно потупив голову. Мне хотелось увидеть ее глаза, но Дарья на нас не смотрела. Худые руки плетьми висели вдоль впавших бедер, грудь почти не просматривалась.

– Повернись! – скомандовала Анфиса. Утопленница повернулась. Она была тиха и покорна, и я не услышал от нее ни единого слова. – Ну, как? Мешок с костями!

Анфиса засмеялась:

– Дура ты, Дашка! Мужики – не собаки, на кости не бросаются! А ты все сохнешь… Вот твой бы тебя увидел – сбежал бы со всех ног!

– Мне все равно, – тусклым голосом произнесла Дарья.

Мне стало жаль ее. Прав Ковров: от своей боли не уйдешь – и на том свете достанет.

Волнение скрыть не удалось, и Анфиса удивленно спросила:

– Что с тобой, Андрюша?

– Ничего, Анфиса. Страшно стало.

– Отчего же?

– Что она прозрачная вся.

– Слышь, Дашка, тебя уже утопленники боятся! – усмехнулась Анфиса.

Не пойму, что эта Дарья ей сделала?

– Красавица! – Анфиса плавала вокруг утопленницы, хватая ее то за грудь, то за руки. – Какие ножки! А грудка как хороша! Не то что у меня! Ха-ха-ха! Посмотри, Андрюша, чем не невеста? И в белое не надо обряжать!

Она просто глумилась. И ни слова, ни движения в ответ. Худое, тщедушное тельце когда-то молодой и, наверное, красивой девушки висело в мутной полумгле грязного канала, и мне стало невыразимо больно. Я не мог плакать, но еще мог сострадать.

Словно почуяв это, утопленница медленно подняла веки. Глаза ее были – как два синих аквамарина. Лучистые и живые. Только они и жили в этом покинутом душой теле. Глядя в них, я забыл о ее страшной полупрозрачной наготе, забыл про Анфису и Слизня. В этих глазах было то, чего мне так не хватало. Любовь. Искренняя и настоящая. Идеальная красота русалки исчезла, оставляя взгляду отвратительное, злобствующее существо.

– Чего уставилась, кикимора! – резко проговорила Анфиса. Глаза утопленницы закрылись, и я очнулся. – Слушай меня! Слизень тебе последний срок дает! Три дня. Не сделаешь – пеняй на себя! Теперь плыви под свою корягу! Пойдем, Андрюша, нечего нам тут делать.

– Чего она ждет? – спросил я, когда мы отплыли.

– Может, своего любимого, а может, когда Слизень терпение потеряет. Ни одной души не взяла за столько времени, мокрица поганая…

– А зачем души забирать? – спросил я и подумал, что методом перекрестных вопросов смогу наконец докопаться до правды. Не Архип, так Анфиса расскажет. Русалка остановилась:

– Если долго жить хочешь, надо души человеческие забирать. Тогда их срок станет твоим! Я научу тебя. Это нетрудно.

– А если не забирать? – Я представил, как, наподобие вампира, впиваюсь зубами в человека – и меня передернуло.

– Станешь, как Дарья, – усмехнулась Анфиса. – Не поймешь: русалка или мокрица? Или пустое место?

– Скольких же ты погубила? – невольно пробормотал я, но Анфиса услышала.

– Погубила? – расхохоталась русалка. – Силком я никого не тащу! Но в воде – наше царство! И твари водяные повинуются нам, и волны, и течения! Все здесь – наше, и живые – наша добыча!

Волосы Анфисы взвились над головой, точно змеи.

– Испокон веков живые нам кланялись, дары приносили. А теперь забыли, все хотят даром взять! Нашу рыбу ловят, в нашу реку гадят! Добром ничего не дают – так мы сами возьмем! Их души и возьмем! – Глаза Анфисы сверкнули такой яростью, что, будь я на земле, попятился бы прочь. – Людской век недолог, их царства сменяют друг друга и гибнут, а наше тысячи лет стоит и стоять будет!

Она снова расхохоталась и поманила пальчиком:

– Поплыли, покажу тебе реку. Так велел Слизень. Свои места знать надобно.

Мы исследовали Неву вдоль и поперек, заплывали в притоки и даже в небольшие ручьи. Я старательно использовал скрывающее от людей заклятье и очень устал. Анфиса сказала, чтобы я не тратил сил: она скроет меня от людских глаз. А если и увидят – кто поверит? А если и поверит – что с того? Я согласился. Даже раньше истории о водяных и русалках никого не удивляли, а сейчас это никому не интересно. А нечисти только на руку.