Андрей Прусаков - Я – утопленник

– Андрей, ты что? – В глазах Юли возник страх. – Как так можно?

– Значит, можно, – вздохнул я. Былая злость всколыхнулась во мне горячей волной.

– Ты что, пьяный был?

– Нет, – с негодованием ответил я, запоздало сообразив, что теперь объяснить все станет гораздо сложней. Пьяный – скамеечка. Все логично и без лишних вопросов. А «трезвый – скамеечка» вызывает массу вопросов и ненужных подозрений. Так и произошло.

– Андрюша… Я и раньше видела, что с тобой что-то происходит… Но ты говорил, что все в порядке.

– Поверь, со мной все в порядке! – твердо и как только мог убедительно произнес я. – Все замечательно. Скоро на работу устроюсь, денег будет куча.

– Леська говорила, ты всех мертвецами называл. Она даже обиделась.

– Нечего на правду обижаться.

– Она моя подруга, между прочим!

– Я твоя подруга! – сказал я. – Твоя единственная и вечная подруга на все времена. Понятно? А не какая-то там Леська!

Юля улыбнулась, и я понял, что пора переходить в наступление.

– Юля, ты меня любишь?

Она посмотрела на меня. Как я люблю, когда она так смотрит: радостно, тепло и, конечно, чуть укоризненно: мол, разве ты сомневаешься?

– Конечно, люблю. А ты меня?

Для нее это обычный ритуал. Девчонки любят ушами. Три слова, которыми люди обмениваются так часто, что затерли до дыр, уже не вызывают тех чувств. Придумали бы новые, но никак. Да и не надо придумывать. Просто реже произносить их. Когда действительно любишь.

– Люблю, – сказал я. – Очень люблю!

Мы потерлись носами, потом поцеловались. И мне захотелось плакать. Да, наверное, я и плакал, только без слез – нет слез у утопленников. Юлька что-то почувствовала и отодвинулась:

– Ты чего, Андрюш?

Хорошо, что не Энди. Надоело мне это прозвище. Не хочу, чтобы обо мне говорили: учился, мол, у нас какой-то Энди, да исчез… Дерьмово звучит. И не трогает ни капли. А я хочу, чтобы трогало.

– А если бы я умер, что бы ты делала?

– Я на дурацкие вопросы не отвечаю, – сказала Юлька. – Перестань.

– Вопрос самый актуальный. Все же умирают. Кто позже, кто раньше. Ну, так что бы ты делала?

– Андрей, тебе говорить больше не о чем? Ну, что ты?

Что тут поделаешь? Никто не любит думать о смерти. А надо бы. Многих глупостей бы не совершили. Я обнял ее и сказал:

– Давай просто посидим.

Юльке это понравилось. Редко мы так сидели, может, даже никогда. Постоянно тискались и целовались… А сейчас, как пример любви и целомудрия, держались за руки и смотрели в зеркало, висевшее на противоположной стене. В нем отражались симпатичная черноволосая девушка и странный угрюмый тип. «И как это она любит меня, такого? – подумал я. – Ведь она простила меня, простила – и потому ни о чем не спрашивает! А я с русалкой кувыркался… Но ведь я не хотел! Это был морок! И мне не объяснить этого никогда, пока я не расскажу абсолютно все, а я не могу. Сейчас не могу…» Мне стало так хорошо, что я не мог, не смел ломать свое счастье. Я ничего ей не расскажу, просто исчезну. Так лучше будет. Правда, лучше.

– Что лучше? – спросила Юля, и я понял, что нечаянно озвучил эту мысль. А у Юльки хороший слух, не скажешь, что послышалось – обидится.

– Ты лучше. Лучше всех!

Юлька засветилась.

– Андрюшка! – Она прижалась, и я тоже сжал ее плечи, ощущая ладонями, как бьется ее сердце. – Только обещай мне, что больше никогда так не будешь делать!

– Что делать? – внутри похолодело. Все-таки спросила…

– Ну… так, как в клубе… И не будешь исчезать. Даже на день!

– Не буду! – радостно пообещал я. – Я твой навеки!

– И сходишь к врачу! – потребовала Юлька. Да, к врачам только и идти… – Все-таки выглядишь… как в воду опущенный… И холодный очень.

«Как это верно, Ватсон, – подумал я. – Насчет воды. Все-таки у женщин есть интуиция».

– У тебя губы такие сухие, – сообщила Юлька.

– Тебе это мешает?

– Нет.

Мы снова поцеловались.

В последнее время интерес к сексу пропал начисто. В принципе это и верно: откуда взяться инстинкту размножения у мертвеца? Сексуальная привлекательность уже не играла для меня никакой роли и с ведущих позиций переместилась на последние. Зато я научился обращать внимание не на длину и красоту ног, а на то, как человек говорит и о чем думает, что сделал и что собирается сделать. Это гораздо важней и интересней. Я на многое начал смотреть по-другому.

К счастью, в Юльке я не разочаровался. Да, временами капризна, взбалмошна, обидчива, можно еще многое вспомнить, но все это – мелочи, потому что она не бросит, даже если стану калекой. Я не надеюсь – я уверен, и эта вера помогает мне жить, если мыканья между землей и водой можно назвать жизнью.

– Я в ванную! – вдруг объявила Юлька.

– И я с тобой! – подхватил я. Мы засмеялись. Хохоча и толкаясь, мы промчались по коридору и дернули дверь ванной. Она распахнулась, являя глазам стоящую под душем Анфису.

Я застыл, как памятник Пушкину.

– Андрюша, что же ты так долго? – игриво лаская себя под струями, проговорила русалка. – Я уж заждалась…

Я посмотрел на Юльку. Она – на меня.

– Юля… – еле выдавил я.

Юлька отошла и молча надела туфли.

– Юля, я не знаю… – Я был жалок, как раздавленный червяк. Анфиса действительно раздавила меня, раздавила расчетливо и безжалостно, ударив в самое сердце…

Дверь хлопнула. Я открыл ее и бросился следом. Юлькина фигурка мелькала меж лестничных проемов, и каблучки быстро стучали по ступенькам. Я мог побежать за ней, но… что я скажу? Рассказать все я просто не был готов, а по-другому не оправдаться.

Убью! Я бросился назад, рванул дверь ванной, но увидел лишь тонкий ручеек воды, утекавший в слив.

Я снова побежал за Юлькой. Едва не переломав ноги, слетел по лестнице и, выскочив из парадной, столкнулся с милиционером. Юльки во дворе не было.

– Бойцов Андрей Михайлович. – Мент слегка раздвинул руки, не позволяя пробежать мимо. Он не спрашивал, а утверждал, и было видно, что просто так не уйдет.

– Ну, я.

– Здравствуйте. Я ваш новый участковый. Хотелось бы с вами поговорить.

Своего участкового я никогда не видел. Этот парень был высоким и упитанным, килограммов под сто. Стриженый, в форме, как положено.

– А что вам нужно? Мне некогда!

Он распахнул передо мной красную книжечку, а когда убрал, в его руке что-то ослепительно вспыхнуло. Глаза обожгло. Я вскрикнул и схватился за лицо. Вспышка лишила зрения и опалила кожу на щеках. В следующий момент послышался топот ног, и сильные руки затащили меня в подъехавшую машину. Всю операцию провели за секунды, шансов отбиться не было.

Машина тронулась с места. Я сидел, плотно сдавленный с обеих сторон. Руки быстро связали скотчем. Вырваться нереально, к тому же я ничего не видел. Ну и захваты у ментов!