Ирина Галыш - Неисповедимые пути. Сборник рассказов

Эту дорогу Штырь пересекал поперёк, придерживая Летку у ноги – не дай Бог какой-нибудь дурной лихач собьёт ненароком. Не оглядываясь, они спускались в широкую заснеженную ложбину, освещаемую зелёной люминесцентной подсветкой от огромного спортивного комплекса, развалившегося на краю ямы.

Хрустели снежком. Звонко или сипло, в зависимости от температуры за бортом. Летние прогулки даже не откладывались в памяти. Потому что лето в северном краю – мираж в пустыне. Ты так долго идёшь до него, а когда думаешь, что вон за тем барханом оазис – там оказываются всё те же равнодушные пески.

Так что – снег. Тысячи блюд из снега. Влажного и колючего – как облака и как зола в адской печи… Жалящего пронизывающим ветром и пушистого, приглашающего утонуть в детстве… Сказочных, украшенных снегом, словно толстым слоем густых сливок крыш, и весёлых смертельных сосулей… Тысячи кубометров застывшей воды, уродующей дворы, выписывающей сотни направлений в травматологию и бесконечные наряды дорожным строителям… Тонны крупчатой каши, в которой елозят размахрившиеся нервные окончания хозяев, одинаково малолитражек и внедорожников.

Снег, прикрывающий многослойный пирог проблем большого города и тем реабилитирующий себя.

В ложбине утром и вечером горели фонари. Но даже они не пробивали призрачное зелёное марево. Здесь нечасто ходили люди. Обычно чтобы сократить путь. Катались на санках дети и внуки владельцев гаражей. Прятались влюблённые парочки. И гуляли собачники.

Из ложбины выводила длинная лестница, по одну сторону ограниченная коряво сшитыми листами рифлёного забора. За ним, который год, строился мировой суд.

Вся долина была застроена гаражами, выкрашенными зелёной краской. Только с краёв нескольким десяткам достался синий цвет. Рачительность ГСК* – не иначе. С плоскими крышами, покрытыми полуметровым снежным покровом. Сотни пирожных для гигантской свадьбы.

Посередине урочища в крутых берегах протекал открытый узкий ручей. Поражённый раком мочеточник города. Над его буро-коричневой жижей курился зловонный пар. Десять шагов по мостику над ним могли вывернуть наизнанку сладковатой тошнотворной смесью гнили и химии.

Обычно Штырь и Летка в этом месте ускорялись и, поднявшись по лестнице, глубоко вздохнув, продолжали обход долины по верхней её границе – километра три-четыре длиной. Этого вполне хватало до вечера и старику, и собаке.

Но в тот день всё пошло не так.

Стояла необычная для будней тишина. Со строительной площадки не доносились удары гидромолота. Городская какофония сюда не проникала. Ни одного вскрика случайной птицы. Ни звука. Сверху смотрела одноглазая вечность.

Только они миновали зловонное место и начали подниматься по лестнице, прямо за гофрированной металлической преградой, на уровне ног, раздался резкий механический визг. Настолько внезапно, что Летка подскочила вверх на две головы. С силой вырвала поводок из рук Штыря, отчего тот упал как подрубленный, и пулей улетела вверх. Между порванными краями листов дед уловил слепящий глаза блеск и зажал пальцами уши от нарастающего сверлящего мозг звука. Тот молниеносно достиг верхнего края лестницы и с сокрушительным грохотом рассыпался в углу заграждения.

Пока старик на четвереньках добирался до верхней площадки, он почти смирился со своей бренностью и готов был первый раз за двадцать лет позвонить единственной дочери, с которой поцапались из-за полной ерунды, чтобы просить её забрать к себе. Но, увидев Летку, сходу стряхнул с себя малодушную слабость.

Собака лежала на боку. Её тело сотрясала мелкая спастическая дрожь. Гордость породы – миндалевидные глаза были как у дохлой рыбы.

– Ну ты это чего? Давай, поднимайся! Нам вона ишо скока топать!

И когда пёс не среагировал, Штырь, так и не поднявшись сам, на четвереньках стал гладить собачью голову, приговаривая: «Леточка, ну ты чего? Вставай! Ну пойдём ужо! Эх, как же так-то! Ну вставай, девочка!». Не замечал, что борозды на лице холодит вода, что колени занемели и уже не разогнутся ни за что. Всё гладил и гладил свою собаку, утешая. Пока не почувствовал, как она лизнула ладонь.

Старое сердце выпустило экстрасистолу и Штырь сел на задницу. Подтянул к себе Летку, и они посидели ещё, пока она не встала. Не оглядываясь, медленно двое удалялись от чего-то ужасного.

Пережитое так потрясло, что пройти весь путь в тот раз не представлялось возможным. Поэтому, дойдя до первого спуска к гаражам, старик решил им воспользоваться, чтобы сократить расстояние. Но Летка неожиданно повернула направо. Не перечить же псине, едва не отдавшей Богу душу. Штырь поплёлся следом.

Они шли по правому берегу канавы. Здесь, на удивление, не воняло. Было тихо и безлюдно. На снегу горки от дороги виднелась пара-тройка коротких цепочек уже не свежих детских следов и полозьев снегоката.

В месте, где над ручьём пролегала дорога, его заперли в две коллекторные трубы. По обеим краям отверстия закрывали решётки из толстой арматуры, наваренной на рельсы. Сейчас решётки были подняты. На них висели обрывки пластиковой упаковки, шерсти, какие-то тряпки. Появился и запах. Острый запах железа. Так пахнет кровь. За край трубы каким-то непонятным образом зацепились полозья санок.

– Как они попали сюда?

Всё это место, покрытое свежевыпавшим рыхлым снежком, быстро впитывало, но не могло спрятать бурые брызги. Те расплывались, разрастаясь…

В полиции Штырю покрутили у виска и послали не так далеко, но уж очень обидно…

Он-таки позвонил дочке. И после три часа вдалбливал опухшему от пива зятю про нечистое место в родном городе. Пока мужик не протрезвел и не вспомнил старые замашки хорошего копа. И не пообещал «посмотреть, что к чему». На досуге.

А Летка через два месяца осиротила Штыря. Сгорела, как свечечка.

Старик и раньше был молчуном, а тут и вовсе – слова не вытянешь. Всё копался в своей комнате, куда перевёз оборудование из прежней.

В апреле, когда сошёл снег, старый заблажил: «Хочу, мол, к невестке съездить. Про Леточку рассказать». Дочка скрепя сердце согласилась. Дала телефон сотовый и потребовала звонить каждый час.

– Ага, – согласился дед и порадовался, что ещё одной проблеме конец.

Городская ложбина, над которой навис фитнес центр, не изменилась ни в чём. Разве что там и сям кусками лежал подгоревший снизу снег. Да каркали сварливые вороны.

Решётки на трубах были закрыты. Полозьев санок он не увидел. Но дед знал (целый год думал)– они будут открыты восьмого числа, в полнолуние.

В урочное время высокая прямая фигура старика бросила длинную, как нож, тень в долину. Почти до моста. Штырь нёс туристический рюкзак. Нисколько не удивился необычной тишине. Наоборот приободрился. Повозился возле металлической лесенки, ведущей к решётке. Если бы не был так стар, его слух отличался бы большей остротой, звук, похожий на свист закипающего чайника метрах в двадцати выше по склону, может, и насторожил бы. А скорее бы – удивил.