Александра Лисина - Путница

Признаться, я люблю ночи – долгие, тихие, безлунные, когда уже в двух шагах нельзя ничего различить. Мне нравится слушать беззвучный шепот ветра, нравится купаться в невидимом бархате сумерек, бродить по траве, касаться этой хрупкой красоты и неотрывно следить за тем, как преображается мир под накинутым сверху полупрозрачным ночным покрывалом.

Многие пугаются кромешного мрака, кто-то спешит подсесть к яркому костру, кто-то ежится, вспоминая рассказы о чудовищах Приграничья и вечно голодных упырях. А мне не страшно. Напротив, мне хорошо и как-то по-домашнему уютно, словно вокруг величественной стражей возвышаются не молчаливые деревья, а родные стены, в которых не посмеет притаиться никакой враг.

Ночь – это мое время. Час моей силы и наивысшего моего пика. Ночью мне удается творить такое, за что я бы не осмелилась взяться при солнечном свете. Ночью я будто просыпаюсь от долгого сна и становлюсь такой, какой никогда не бывают мои многочисленные маски.

Ночью я обретаю свободу…

Конечно, я и луну очень люблю. Какой-то странной, противоречивой любовью. Она неумолимо тянет меня к себе, заставляет подолгу смотреть в темное небо, жадно изучая ее бледный лик и страстно желая дотронуться до далеких звезд.

Я не могу противиться ее чарам. Не могу отказаться от ее силы. Я схожу с ума от ее загадочного света. Но в то же время боюсь когда-нибудь потеряться под ее ласковыми лучами. Того, что однажды не устою и в один прекрасный день… быть может, даже очень скоро… не сумею удержать то, что с каждым днем все сильнее рвется наружу. Мою настоящую суть, мою истинную природу, бьющуюся внутри, словно накрытый стеклянным колпаком мотылек..

Не знаю, сколько еще я смогу ее удерживать. Не знаю даже, какой она будет, если мои силы все-таки иссякнут. Чувствую, что надолго их не хватит, и совсем не уверена в том, что это , вырвавшись на волю, будет выглядеть красиво и завораживающе, как первый полет новорожденный бабочки. Напротив, мне все чаще кажется, что я прячу в себе нечто очень сомнительное. Нечто странное и совершенно чуждое этому миру. Что-то такое, чего даже я ужасно боюсь.

На берегу небольшого ручья этой ночью тоже удивительно тихо. Не стрекочут невидимые сверчки, не перекликаются друг с другом ночные птицы, не слышно голосов вышедших на охоту хищников, не шуршит в зеленой листве неугомонный ветер.

Я опустилась в воду, стараясь раньше времени не смотреть на пугливо дрожащее отражение.

Не знаю, почему я выбрала именно эту ночь, чтобы нарушить свое давнее правило. Не знаю, зачем полезла сегодня в ручей, намеренно избегая присутствия Ширры. Наверное, устала себя обманывать? А может, тот факт, что он меня не испугался, к этому подтолкнул? Наверное, мне тоже захотелось на себя посмотреть без личины и собственными глазами убедиться… в чем? Сама не уверена, что знаю ответ на этот вопрос. Однако мне все еще хотелось надеяться, что, быть может… когда-нибудь, где-то и хотя бы ненадолго… я все-таки смогу жить среди людей, не опасаясь удара в спину. И что хотя бы один из них не проклянет меня, как только увидит.

Решиться на это было нелегко. Я несколько дней старательно готовилась. Выбирала время. Собирала по крупицам мужество. И вот теперь наконец смогла, пришла. Зашла в прохладную воду. После чего крепко зажмурилась, одновременно с громко колотящимся сердцем приближая лицо к непрерывно текущей воде, и только после этого медленно открыла глаза.

Ширра вернулся, как всегда, неожиданно. Возник черным призраком из-за деревьев, настороженно оглядел мою фигуру в мокрой рубахе, сидящую у ручья и сиротливо обнявшую колени. Секунду поколебался, будто не был уверен, что его присутствие тут уместно. Но потом все-таки подошел и вопросительно на меня взглянул, словно интересуясь, все ли у меня в порядке.

Я не отозвалась, погруженная в свои мысли. Признаться, даже не сразу его заметила. А когда холодный нос деликатно ткнулся в мою руку, машинально погладила, а потом снова уставилась прямо перед собой, анализируя то, что недавно увидела.

Пальцы сами собой ухватились за слегка похолодевшую жемчужину, словно ища в ней поддержку и спасение. Затем неловко соскользнули, зацепившись за плоский черный камушек, висевший там же, рядом с моим амулетом. Недолго повертели его в руках и со вздохом тоже отпустили: все-таки чужая вещь, хоть и доверенная мне на время. С ней надо быть осторожнее.

Я незаметно покосилась на Ширру, хорошо помня его ошеломление, когда он впервые увидел свой драгоценный агат рядом с моей голубой красавицей. Сказать, что громадный зверь впал в ступор, – значит не сказать ничего. Мне в жизни не приходилось видеть у кого-то в глазах такое растерянное выражение. Впрочем, он быстро пришел в себя. А в последние дни так явно подсовывал его в мои руки, стремясь сбежать до того, как мне удавалось вернуть его обратно, что в конце концов пришлось его забрать, давая Ширре возможность спокойно охотиться.

Однако была в этом и положительная сторона: по крайней мере, теперь я не боялась выронить его сокровище. Правда, для этого агат пришлось повесить на единственную уцелевшую цепочку – мою. А его цепь до поры до времени убрать в карман.

Перехватив пристальный взгляд оборотня, который слишком уж внимательно следил за моими пальцами, я спохватилась и, выпустив агат из рук, убрала цепочку под рубаху.

Близость его амулета к моей жемчужине меня тоже временами настораживала. Порой он так нагревался, что казалось – еще немного, и рубаха начнет дымиться. Спасало только одно: голубая красавица тут же начинала остывать, и непонятный жар пропадал так же быстро, как и появлялся. Она как будто останавливала его. Можно даже сказать, дополняла. Да и вообще они смотрелись на удивление гармонично – крупная, холодно мерцающая жемчужина и сравнительно небольшой, угольно-черный агат, в чьей крохотной впадине она так замечательно поместилась.

Ширра бесцеремонно ткнулся в мое колено, явно пытаясь привлечь внимание, но я не пошевелилась. Так и стояла в одной рубашке, пытаясь понять, зачем я сегодня сделала то, что сделала. Но он не отстал: не получив ответа, пихнул немного выше, в бедро, ненароком пощекотав кожу жесткими усами. Смахнул оттуда языком пару влажных капелек. Потом, видимо, вошел во вкус и с явным удовольствием провел холодным носом снизу вверх, беззастенчиво задирая край и без того короткой рубахи и явно нацеливаясь на еще более смелые свершения.

Внезапно очнувшись, я звучно хлопнула ладонью по наглой морде и одернула одежду. Ширра заворчал, за что получил еще один щелчок по носу, и, вскинув голову, обиженно засопел.