Дмитрий Ледовской - Иллюзия чистого листа

Мужчина выглядел по возрасту лет на пятьдесят пять. Был худощав, лицо слегка отдавало желтизной, имел пальто, застегнутое на огромные темно-коричневые круглые пуговицы, а на голову была напялена старомодная шляпа, наверное, шестидесятых годов.

– Не подскажете, где дом двадцать два, – переспросил он меня все тем же тихим голосом, как будто боялся показаться чересчур громким.

– Да вот же он, – ответил я с удивлением и показал на дом, на котором прямо перед нами висела табличка «улица Моховая, 22».

Он повернул голову, посмотрел на табличку, сделал обрадованное лицо, отчего оно сморщилось в гармошку, и слишком эмоционально воскликнул:

– Спасибо вам большое. А я думаю, где эта улица, где этот дом? Ну, как в песне, помните? Спасибо вам за помощь.

– Пожалуйста, – ответил я и отвернулся, собираясь идти ко входу.

Я подошел к решетчатым воротам, чтобы пройти во внутренний дворик, и обернулся. Мужчина с собачкой невозмутимо шествовали прочь от меня к пешеходному переходу, возле которого я их впервые увидел. Они явно собирались переходить на другую сторону улицы.

– Странный человек, – подумал я и опять повернулся к дому. Он имел светло-коричневого цвета фасад с розовыми вставками, между окнами первого этажа которого висела мемориальная гранитная доска с барельефом: «В этом доме с 1980 по 1995 год жил и работал композитор Валерий Александрович Гаврилин». Еще мне было известно, что раньше это был доходный дом архитектора Пеля А.Х. Проходя через ворота, я вспомнил, что еды в квартире вообще нет, и надо бы купить. Но потом решил, что сначала зайду в свое новое жилище, в котором не был около двадцати лет, осмотрюсь, а потом решу, что делать дальше.

Под аркообразным сводом я миновал распахнутые решетчатые старинные чугунные ворота и вошел во внутренний прямоугольный двор, по периметру которой располагались припаркованные автомобили. Вокруг дома и во дворе за двадцать лет особо ничего не изменилось. Поменялись только мусорные урны да скамейки. Свернув налево, я прошел вдоль стены и приблизился к подъезду. Две недели когда-то я жил здесь, по несколько раз на дню выходил и входил в этот подъезд и даже, кажется, помню его запах. Я подошел к металлической запертой двери, достал из сумки связку ключей, выбрал электронный ключ, приложил к домофону и вошел внутрь. Войдя, я понял, что здесь тоже мало что поменялось. Перила вроде покрасили. В подъезде меня встретила широкая лестница с затертыми ступенями с углублениями от тысяч и тысяч ног вдоль перил, кованные чугунные лестничные ограждения, увенчанные деревянным перилами с закруглениями на поворотах. Побеленные потолки с лепниной в виде диковинных растений. По углам с потолка на меня смотрели лепные головы сатиров с открытыми ртами. Их лица были искажены хохотом, будто они смеялись и вопили от веселого восторга. Но при этом глаза их оставались серьезными, контрастируя с нижней ликующей частью лица. В подъезде было тихо, чисто, сухо и пусто. Пахло какими-то засушенными растениями и борщом. Как тогда, давно.

Двадцать лет назад я был тут в гостях, а теперь, спустя много лет, пришел хозяином. Как-то до сих пор не верилось. Поднявшись на второй этаж, я повернул направо и уткнулся в дверь своей квартиры с хорошим номером – тридцать три. Дверь не была заменена на металлическое барахло, а оставалась та самая, старинная, которой уже больше ста лет, с резьбой и медной витиеватой массивной ручкой с маленькой головой льва на конце. Я стоял перед дверью, прислушиваясь к тому, что внутри квартиры. Там стояла полная тишина. В подъезде тоже было тихо, не слышны звуки с улицы. По сравнению с этой тишиной даже мое дыхание казалось шумным.

Я выбрал в связке ключ, вставил в замочную скважину старомодного замка, дважды крутанул и, открыв дверь, шагнул внутрь. Закрыв за собой дверь, я поставил на пол сумку и осмотрелся.

Ничего в прихожей не изменилось за десятки лет. Вообще ничего. Помещение образовывало ровный квадрат с высотой потолков три с половиной метра. Справа стоял старинный дореволюционный шкаф, за ним следовало трюмо с зеркалом. Слева тоже шкаф, такой же древний, а за ним виднелась дверь на кухню. С потолка, по периметру украшенного лепными узорами, на метр свисала люстра в пять рожков. Я включил свет, и все пять лампочек загорелись, сделав прихожую хорошо освещенной. Поскольку на улице стоял день, а помещение было достаточно светлым и без электрического света, я погасил люстру. Постоял в тишине, ощущая теплый запах давно запертого и непроветриваемого жилья. В воздухе чувствовалась смесь запахов старой мебели, одежды и прочих тряпок, лекарств.

Дальше, предварительно разувшись и скрипя подзатертым паркетом, я обошел квартиру. Налево от прихожей следовала кухня того же размера. Мебель здесь была такой же столетней и выполненной в одном стиле. Еще с той поры, когда я ухаживал за бабушкой, у меня было такое ощущение, будто вся мебель покупалась в стародавние времена одномоментно. Я спрашивал об этом у бабушки, но она как-то умудрялась подробности своей жизни и быта опускать и переводить разговор на другие темы. А так как я считал подобный вопрос неважным, то и не приставал. Посреди кухни стоял круглый стол, накрытый светлой матерчатой скатертью с бежевым узором, изображавшим греческих воинов времен аргонавтов. Вокруг стола на равном удалении друг от друга замерли деревянные стулья с высокими резными спинками. Стол стоял пустой. Зато по левой стороне кухни от окна до раковины в углу по шкафчикам, полочкам и тумбам размещалось огромное количество разной посуды и приспособлений для готовки еды. И посуда, и раковина были абсолютно чистыми. На противоположной стороне от входа располагалось высокое окно с очень широким подоконником, на котором стояли три горшка с засохшими комнатными цветами. В правом углу безмолвно высился холодильник, довольно современный. Пожалуй, он, телевизор, стиральная машина и пылесос с утюгом в квартире были единственными предметами, соответствовавшими нашему времени.

Были еще две раздельные комнаты, входы в которые вели из прихожей. Площадь первой от кухни комнаты составляла тридцать метров, второй – двадцать. Большая комната служила гостиной, маленькая – спальней. Окна кухни и большой комнаты выходили на улицу Моховую, а маленькой – во дворик. Между комнатами проходил небольшой коридор, являвшийся проводником к ванной комнате, в которой была ванна и туалет. Это помещение площадью составляло примерно шесть метров.

Обойдя квартиру, я решил, что надо бы ее проветрить и устроить небольшой сквозняк. С этой целью открыл окна в большой и маленькой комнатах, а потом еще и на кухне. Створки старых деревянных окон открылись послушно, но с треском. В квартиру сразу ворвался холодный воздух, и стало легче дышать. В большой комнате я сел в кресло, в подобном которому запросто мог сидеть Ульянов-Ленин, взял со стола телефон и набрал Алену. Ей сообщил, что добрался до адреса нормально, что уже в квартире, и сейчас буду наводить порядок. Разговор закончил словами о том, что скучаю и жду встречи. Потом позвонил маме и рассказал то же самое.