Лана Вейл Гудчайлд - Черные орхидеи

– Бойся своих желаний, Мейка. – вздохнула Сандрина.

Слегка сжав свои алые губы, медленно выдыхая сигаретный дым, с ароматом груши, женщина смотрела на шторы, будто сквозь них могла видеть, что происходит за окном.

Утро. Завтрак. Сандрина Дарниз не ест по утрам, только курит и пьет ледяную воду, а рядом с ней стоит потеющая пластиковая бутылка. Под бутылкой набирается лужица, капли стекают по ее прозрачным бокам. Это бутылка от кока-колы, но этикетки давно нет: сначала потерлась, а потом и вовсе отвалилась. Так как у Сандрины хронический фарингит, ей нельзя пить «жесткую» воду из-под крана. Сначала она кипятит воду, затем остывшую набирает в бутылки, замораживает, а потом пьет талую.

– Почему ты так говоришь, ба? – скептически дернув бровью, спросила Мейка.

Внучка Сандрины, Мейка Дэа Дарниз, на самом деле никогда не понимала философских речей бабушки. К тому же она собиралась в школу и заметно нервничала. Спешно поедая овсянку, она буквально заталкивала ее в рот, потому что ненавидела «полезный» завтрак, но избежать его не удавалось. Собственно, овсянку Сандрина готовила вкусно – с молоком, сахаром и сливочным маслом, но когда изо дня в день ешь одно и то же, это приедается. Вообще-то Мейка хотела ветчину. Без хлеба. Она не понимала, зачем есть ветчину с хлебом, когда и без него вкусно, но бабушка обычно не разрешала.

– Я расскажу сказку о волшебной шкатулке, – нахмурилась Сандрина, взглянув на внучку поверх прямоугольных очков.

Обычно ее очки висят на золотой цепочке, покачиваясь из стороны в сторону на полной груди. Конечно, Сандрина «бабушка», но к ее моложавой внешности сложно отнести это слово. Хотя в апреле женщине исполнилось пятьдесят три, на лице ее нет ни одной морщинки, а зеленые глаза цвета весенней листвы блестят так же ярко, как у сверстниц внучки. По мнению Мейки, Сандрина похожа на располневшую девчонку.

– Я опаздываю, ты же знаешь! – в ответ нахмурилась Мейка, и попыталась пояснить: – У меня экзамен по биологии первым уроком, а ты про сказки!

– Не мели чепухи! – отмахнулась бабушка, смяв окурок в пепельнице. – На завтрак у тебя остается еще двадцать минут, до школы – десять, а на машине Лекса вы доберетесь за четыре с половиной минуты и еще около трех будете перекидываться шутками, прикрываясь ими, как будто и так не ясно, что нравитесь друг другу. Уже все вокруг знают, что вы влюблены друг в друга, только он все никак не признается, да и ты, моя принцесса, никогда не сделаешь первый шаг.

Кусок непрожеванной овсянки застрял в горле девушки. Бабушка пододвинула внучке стакан апельсинового сока, видя, как скривилось лицо девчонки, и, чтобы избежать оправданий насчет Лекса, спешно сменила тему и заговорила о шкатулке.

– Ты, должно быть, не знаешь, но наш род берет начало от француженки по имени Шанталь Дарниз. В те времена Шанталь считалась ведьмой, ибо обладала колоссальными силами, которые никто никак объяснить не мог. Была у нее черная шкатулка, которая исполняла желания. Загадала первое желание – разбогатеть и обрести титул. Шкатулка потребовала жертву – ее первенца. Шанталь не верила, что та исполнит желание, ведь где это видано, чтобы аристократ обратил внимание на простолюдинку?! Она согласилась отдать первого ребенка и со временем забыла о своем обещании. Вскоре на нее, скромную служанку, специализировавшуюся на выпечке хлеба, обратил внимание барон. Он буквально помешался на Шанталь, пошел против семьи, женился, а потом баронесса родила мертвого мальчика.

– К чему ты это?

Воспользовавшись рассеянным взглядом бабушки, Мейка утащила с тарелки ветчину и, не прикоснувшись к хлебу, затолкала ее в рот.

– К тому, что за все всегда нужно платить, принцесса, – подмигнула Сандрина и с усмешкой покосилась на нетронутый хлеб.

– А мне снилась черная шкатулка! – вспомнила Мейка.

– Вот как?! – насторожилась бабушка, закурив очередную сигарету. – И что же ты делала с этой шкатулкой во сне?

Мейка поняла: сегодня ее не будут ругать за ветчину.

– О, это полная чушь! Мне снилось, что там, в деревне, вы схватили маму, я у кого-то даже видела нож… Я испугалась и просила шкатулку защитить маму.

Этот жуткий сон снился девушке довольно часто. Она не помнила, как умерла ее мама, но Сандрина говорила, что они попали в аварию. Двухлетний ребенок выжил, потому что сидел на заднем сиденье, пристегнутый к детскому креслу. Ева О’Нил, детский психолог, сказала, что из-за перенесенного шока память ребенка заблокировалась.

– Понятно, – напряженно улыбнулась Сандрина, отчего-то побледнев. – Не думай об этом, принцесса.

Мейка замерла, внимательно наблюдая за движением рук бабушки от ее рта к хрустальной пепельнице и обратно. Отчего побледнела бабушка?

– Иди, а то опоздаешь, – мотнула головой Сандрина, указав в сторону двери кухни.

Собственно, на завтрак оставалось еще минут десять, но Мейка не стала спорить. Собрав длинные волосы в высокий «хвост», натянула черную кожаную куртку с металлическими шипами на плечах, мимолетно глянула в зеркало, подумав, что пора начать пользоваться хотя бы блеском для губ, и выскочила за дверь.

Смуглая от природы золотистая кожа, светлые волосы цвета пшеницы, темно-зеленые глаза – Мейка была словно уменьшенной копией мамы. Сердце Сандрины постоянно сжималось от боли, потому что все время женщине казалось, будто рядом совсем еще юная Мартина.

Синий «Вольво» Лекса буквально сотрясался от грохочущего рока – парень старался успеть насладиться любимой музыкой, пока подруга не села в машину. Мейке нравился техно, в основном она слушала музыку, уменьшив звук до двадцати процентов. Едва она открыла дверь авто, как музыка тут же смолкла.

– Доброе утро, конфетка! – улыбнулся друг во все зубы.

– Привет, – в ответ улыбнулась девушка и перекинула рюкзак на заднее сиденье.

Лекс старше Мейки на год, они дружили с детства и в школу ходили вместе. Он никогда не выказывал каких-либо особых знаков внимания, относился к ней, как к сестренке: забирал из школы, интересовался ее оценками, планами, местонахождением после школы, всеми ребятами, с которыми она когда-либо общалась, и даже теми, кто просто сказал ей «привет». Встречался он с другими девушками, но это не мешало брать Мейку в кино или в кафе. Бывшие Лекса и те, кто знал его давно, относились к этим двум, как к брату с сестрой, никому и в голову не приходило, что между ними может быть нечто большее. Но парни всей школы знали, что к Мейке может подойти либо дурак, либо очень смелый. Несмотря на относительно спокойный характер, Лекс был тот еще драчун, мог врезать даже за то, что кто-то слишком долго пялился на «его девочку» – так он за глаза называл Мейку.