Валерий Пылаев - Горчаков. Юнкер

А вот знак на оружие Симонов получил, может быть, и все двадцать лет назад. Там же, где и рану на ноге. Весьма занятно – учитывая, что в последний раз Российская империя официально воевала с кем-то чуть ли не в начале века. Я почему-то сразу вспомнил Андрея Георгиевича, который загадочным образом оказался в лесах под Веной в тридцать девятом, да еще и с целым отрядом бойцов. А потом – недавнюю стрельбу в центре города, истинных виновников которой пока не отыскал даже Багратион.

Похоже, война и правда не заканчивалась – просто поменяла лицо. И я уже успел заглянуть в его пустые глазницы… и пока что остаться в живых.

– Мужик – зверь, – доверительно прошептал сосед по строю, чуть повернувшись в мою сторону. – Сразу видно – из настоящих, боевой офицер, а не эти самые…

Кто такие «эти самые» я так и не узнал – над нами снова прокатился зычный баритон.

– Многие из вас пришли в славное Владимирское пехотное училище из кадетских корпусов и уже имеют, скажем так, некоторое отдаленное представление о военной службе… Но есть и те, кому только предстоит с ней ознакомиться!

На мгновение показалось, что ротный посмотрел прямо на меня – хоть я и целиком скрывался за спинами более рослых однокурсников. Наверняка он уже успел ознакомиться с личными делами всех первогодок. От талантливых кадетов из простолюдинов, сумевших попасть в ряды юнкерского училища без родового Дара, до таких, как я, – опальных князей, которых запихали сюда за проступки.

Вряд ли я тут такой один.

– И тем, и другим спешу напомнить, что ваша гражданская жизнь заканчивается здесь и сейчас! – продолжил ротный. – В отличие от кадета, который, по сути, является не более чем воспитанником корпуса или военной гимназии, юнкер – армейское звание, соответствующее рангу унтер-офицера. И отныне любой ваш поступок, будь он достойный или нет, – поступок дворянина на государственной военной службе. Со всеми вытекающими последствиями!

Заключительную фразу ротный выделил особенно – и я вдруг ощутил острое желание подобрать живот и вытянуться стрункой – дабы не позорить настоящие офицерские погоны неподобающим видом.

– С сегодняшнего дня вы поступаете на службу ее величеству императрице Екатерине Александровне и государству Российскому. А также в мое полное распоряжение. – Ротный сделал многозначительную паузу. – И – уж поверьте – мне нет никакого дела, кто передо мной: сиятельный князь, сын кухарки, которого матушка изволила нагулять от благородного родителя, или тот, кто вообще появился на свет без Дара.

Огребать будут все.

Я бы не удивился, закончи ротный свое выступление именно так. Интересно, у Мишки в Павловском было то же самое?.. Нет, вряд ли. Слишком уж много и туда, и уж тем более в Пажеский корпус приходило родовитых дворян… Точнее, даже наоборот – как раз нетитулованных туда принимали крайне редко. Тамошние преподаватели и офицеры наверняка взвешивали каждое слово.

А здешние «господа юнкера» едва ли могла похвастаться знатными или хотя бы просто богатыми предками. Разумеется, за исключением парочки «грешников».

Да и мне рассчитывать на помощь деда – в случае чего – пожалуй, не стоит.

– Передо мной в очередной раз стоит непростая, но благородная боевая задача: за три года сделать из пацанов офицеров. – Ротный развернулся на пятках и снова двинулся вдоль строя. – И видит Бог, я с ней справлюсь… чего бы это не стоило вам, господа юнкера.

Вокруг раздались негромкие смешки. Шутка – которую до нас наверняка уже слышало не одно поколение первогодок – пришлась по нраву не всем. Но многие хихикали исключительно из вежливости. Достаточно громко, чтобы усладить начальственный слух, – но при этом и достаточно тихо, чтобы ненароком не вызвать гнев.

Я промолчал.

– Военная служба в славном Владимирском училище нелегка. Не смею даже надеяться, что на весеннем построении перед отъездом в летний лагерь увижу всех, кто присутствует здесь сейчас. Двое из десяти юнкеров покинут нас еще до Нового года. Так всегда было – и так будет. Слабые не задерживаются. Но те, кто останется, станут друг для друга новой семьей. – Ротный сложил на груди могучие ручищи. – А я, лейб-гвардии штабс-капитан Симонов Валерий Павлович, с сегодняшнего дня и на ближайшие три года стану вашей мамой и папой.

– Но сиська у меня одна, – негромко прокомментировали справа. – Так что будете… употреблять по очереди.

По сравнению с выверенным – а потому сомнительным – юмором ротного выступление соседа показалось чуть ли не блестящим экспромтом. И я не выдержал – и заржал. Не то чтобы действительно громко, но…

– Господин юнкер, я сказал что-то смешное? – рявкнул ротный.

Ну вот, приплыли. В первый же день…

Я уже приготовился было ответить – осторожно, тихо, вложив в голос как можно больше искреннего раскаяния… Но сосед по строю – тот самый шутник – вдруг меня опередил.

– Никак нет! – заорал он, вытягиваясь по струнке. – Виноват, ваше высокоблагородие!

– Выйти из строя, – проворчал ротный уже без особой злобы – видимо, впечатлился юнкерской лихостью. – Кто таков будешь?

По шагистике нас гоняли знатно – но все же не настолько, чтобы новоиспеченные первогодки выполняли неожиданные и нестандартные команды без проволочек. Парни спереди замешкались, так что моему незадачливому соседу пришлось вопреки уставу протискиваться между ними чуть ли не боком.

– Юнкер Бецкий, ваше высокоблагородие, – заголосил он. – Богдан Васильевич. Выпускник Одесского кадетского корпуса!

Как ни странно, почему-то казалось, что все происходящее доставляет парню искреннее удовольствие. Перед тем, как встать перед похожим на грозовую тучу ротным, он каким-то немыслимым образом умудрился на мгновение оглянуться и хитро подмигнуть мне.

Будто хотел сказать – погляди, что сейчас будет.

– Бецкий, значит… – Ротный задумчиво оглядел тощую фигуру в юнкерской форме с головы до ног. – Фамилия у тебя больно странная… И Дар имеется.

– Так точно, ваше высокоблагородие! Имеется.

– А сам чьих будешь?

– Так я… этот, как ваше высокоблагородие сказать изволили. – Бецкий пожал плечами. – Кухаркин сын.

На мгновение оба смолкли. И просто смотрели друг на друга – будто то ли обменивались мыслями, то ли еще что-то. Казалось, между ними происходит какой-то диалог, о содержании которого все остальные могли только догадываться.

И длился этот диалог недолго.

– Становись в строй, Богдан Бецкий. – Ротный махнул рукой. – И не думай тут себе лишнего. Будешь служить как следует – большим человеком станешь, хоть и рода сам незнатного… И чтобы зубоскалить впредь не смел, пока я говорю. Смекнул?

– Смекнул, ваше высокоблагородие, – кивнул Бецкий – и тут же поправился: – Так точно!