Алексей Гончаров - Туман

Здоровье Маргариты с детства было слабеньким, а к сорока годам и вовсе случилась беда. Видимо, из-за плохой наследственности, оно резко ухудшилось. Отказала одна почка, да и вторая работала не в полную силу, с легкими тоже было не всё в порядке. Кухня Маргариты превратилась в аптечную лавку, а учительский портфель содержимым напоминал аптечку. Каждый проводимый урок давался ей с большим трудом, и вскоре со школой пришлось расстаться. Потёмкина перевелась в городскую библиотеку на щадящий график работы: день через два, но в то время, когда она оставалась дома, к ней часто подкрадывалось пугающее ощущение надвигающейся какой-то зловещей пустоты. Вот и снова, стоя у окна, Маргарита чувствовала это ужасное приближение неведомой угрозы, которая бесспорно была внешней, и совсем не бытового характера. Эта опасность как будто с далёкого расстояния затрагивала её подсознание.

Сегодня был вторник, – законный для Маргариты Николаевны выходной день. Она вернулась в комнату, взяла с полки книгу и попыталась читать. Но строчки бестолково пробегали перед глазами, и смысл текста не проникал в её разум, потому что тот был занят; вместе с больной душой он отправился в воспоминания студенческой поры, где, как казалось Потёмкиной, был какой-то просвет в её жизни, и где она прошла мимо чего-то важного.

Как рассказчику, мне хочется, чтобы вы понимали, что говорить о чужих судьбах – это доля ответственная, напряжённая и зачастую нелёгкая. Но надо потерпеть, и мне, и вам. Остался последний жилец этого дома, чья квартира под номером шестнадцать находилась напротив квартиры Маргариты Николаевны.

Ненадолго отвлекусь и поясню по поводу расположения квартир в этом доме. Как можно догадаться по нумерации, на каждом этаже было по четыре квартиры, и почти все они были однокомнатными, за исключением боковых квартир, тех, что примыкали к торцевым стенам. Только они имели две комнаты. Получается, что и Зиновьевы, и Добротовы проживали в двухкомнатных «апартаментах», в таких же, как и следующий мужчина, заслуживающий нашего внимания.

Валентин Владимирович Егоров (как мы уже знаем) соответствовал статусу «одиночки» и этим обстоятельством окончательно превращал второй подъезд дома в какой-то безжизненный отсек, где любой звук был пугающей редкостью. О Валентине следует, прежде всего, сказать, что это представитель спокойного, умеренного типа мужчин, которые стараются избегать любых конфликтов. Жизнь для них – это тихая река, по которой они плывут на плоту и, вроде бы иногда хочется попасть в лёгкий водоворот, или приделать парус к плоту, вдобавок с каким-нибудь рулевым устройством, но они быстро успокаивают себя тем, что нет никакого подручного материала для этого. Но если отойти от аллегорий, то Валентин Владимирович, действительно, был робким фаталистом и скромно надеялся на перемены в своей судьбе. Егорову исполнилось пятьдесят два года, и работал он заместителем начальника склада на небольшом мебельном комбинате. Но сегодня (а мы помним, что был вторник), он позвонил своему давнему другу, который как раз и был его непосредственным начальником, и попросил отгул, сославшись на плохое самочувствие. Начальник, конечно же, по-дружески «зацепил» его прямолинейным намёком насчёт вчерашней лишней рюмки, а Валентин не стал отнекиваться и согласился со своим непреднамеренным похмельем, хотя уже вторую неделю не пил даже пива. Просто, как не парадоксально это можно расценить, ему вдруг захотелось побыть в одиночестве.

После благополучного телефонного разговора, он подошёл к стене комнаты и ладонью погладил обои, которые они когда-то с женой клеили, чертыхаясь и смесь. Потом Валентин снял со шкафа большую картонную коробку из-под телевизора, наполненную мягкими игрушками, и стал поочерёдно вынимать из неё: то зайчишку, то обезьянку, то тигрёнка, и подолгу разглядывал каждую зверушку, покручивая её в руке. Дочь с внучкой последний раз приезжали к нему в мае, а по его меркам это было очень давно. «Лапулька, наверное, вытянулась за лето», – представлял себе Валентин, и на лице его промелькнула нежная улыбка, а глаза заблестели скупыми мужскими слезами. С особой радостью он вспомнил, что в последнем телефонном разговоре с дочерью, та клятвенно обещала ему, что они вдвоём приедут к нему погостить аж на целую недельку перед Новым годом.

Валентин уже весть наполнился сентиментальным волнительным настроением и, разложив игрушки на диване, он подошёл к серванту и достал два фотоальбома, один толстый потёртый, а другой новый, с глянцевой цветной обложкой. Сел за стол и, погрузившись в воспоминания, стал подолгу рассматривать каждую фотографию.

Жизнь Егорова приняла совершенно другой оборот, когда дочь вышла замуж и уехала за сотни километров от родителей создавать свою семью. Валентин понимал, что это её священное право и естественная жизненная необходимость, но он не был готов к тем последствиям, которые, не торопясь, раскрывались после её отъезда. Жена первый месяц молчала, да и он не мог придумать темы для разговора и списывал этот ступор в общении на обычные переживания за дочь и привыкание к новой жизни без её присутствия. Но потом Егоров словно прозрел, и испугался этого прозрения. Он понял, что дочь была, как бы, мягкой нежной подушкой между ним и женой. Они прижимались к ней и только сквозь неё чувствовали и понимали друг друга. Но, вот теперь, когда подушку отобрали, а сближения щеки к щеке не произошло, осталось расстояние, которое со временем только стало увеличиваться. Он не винил жену за эту разрастающуюся трещину, и уж тем более дочь. Валентин помнил, как всё происходило, и до сих пор чувствовал виноватым себя, но тогда он не понимал в чём именно его вина, и что нужно было делать, чтобы остановить этот отрешённый и молчаливый раскол в отношениях. Его супруга была всегда привлекательна как женщина, умна, тактична во всех обстоятельствах и потому характер у неё был, возможно, чуть скрытный, но добрый. И, может быть, все эти качества и смущали Валентина, и он ждал от неё каких-то действий. Позже он подумывал, что спасительным вариантом мог послужить какой-нибудь скандальчик с дальнейшим выходом на какие-нибудь откровения, но прибегать к такому методу Валентин побаивался, чтобы окончательно всё не разрушить. Совместные вечера и выходные дни продолжали проходить в спокойной напряжённости, но бывало, что за ужином возникали расслабляющие беседы о делах на работе, или обсуждение других новостей. И, конечно же, вся серая обыденность тут же улетучивалась, когда звонила дочь, сообщала про свою жизнь, и они умилённо слушали в телефоне визгливый лепет своей внучки. После телефонного разговора они с супругой ещё какое-то время что-то оживлённо обсуждали, но к Валентину уже подкатывала грусть, поскольку этот всплеск только напоминал, что единственным их общим соприкосновением была дочь с внучкой. Потом, как по негласной команде, они с женой расходились в разные стороны; он смотрел телевизор, она занималась шитьём или другими делами.