Мэри Форинер - Лига Крови

Я ненавидела школу с самого первого года обучения в ней, но учиться я любила. было как-то особенно восхитительно и интересно узнавать что-то новое и загадочное до того, когда учитель все растолкует. Но скорее всего ты сам все вычитаешь из учебника, ибо учителя иногда слишком много болтают, но толком объяснить ничего не могут. Красивые законы математики, где ни одна цифра не бывает лишней, где из каждого действия плавно вытекает другое, и где любая задача в итоге находит свой ответ, главное – правильно ее рассудить или найти нужную теорему. Главное, что обучись ты даже основам математики, самым легчайшим, на первый взгляд, законам, как дважды два – четыре или что значение суммы не измениться, если поменять слагаемые местами, ты получаешь, хоть и мельчайшую, но власть. Выходцы из старшего класса уже не смогут обмануть тебя, когда ты приходишь за едой в пункт раздачи, а они пытаются доказать тебе, восьмилетней девочке, что если в талоне написано про две картофелины для тети и полторы для меня, то в сумме будет две с половиной. До сих пор помню, как тетя злилась. Но меня больше удивило то, что гнев направлен не на меня, а на наше государство. «Сами детей ничему не учат, а потом еще и обманывать смеют!»

В тот же день тетя пошла в школу и неким образом, который до сих пор мне не известен, упросила взять меня обратно. Дело было в том, что я пропустила полгода учебы из-за того, что меня выгнали. Тете сказали, что я просто глупый ребенок, неспособный ни на что. Но я помню все иначе. Я помню, как за вечер прочитала учебник до конца, а потом еще и заглянула в «Справочник среднего класса. Основные науки школьного уровня», где нашла еще больше теорем и задач. Читать я очень любила и умела это еще с четырех лет (спасибо тете). На уроке я решила блеснуть своими знаниями и, перебивая учительницу, рассказала о числе пи и как находить площадь трапеции. Несмотря на то, что я выбрала наименее сложные, а не те непонятные для детей правила, как синусы и котангенсы, про которые, я уверенна, еще сама учительница и не знала, ведь зачем ей знать, когда она учитель начальной школы?, но ее это не поощрило и даже не восхитило. Видимо, ей не понравилось, что какой-то нахальный ребенок умнее ее. Она за шкирку выставила меня из класса, а директору сказала, что я умственно отсталый ребенок, что мне ничего не светит, а уж директор передала эти слова тете. Я так и не рассказала тете правду – может, мне было стыдно, а может, так тете было легче.

Вернувшись в школу опять, я старалась учиться отлично, но не переусердствовать. Я держалась в тени, притворяясь самой обычной ученицей, и получала как отличные, так и средние оценки. Иногда я намеренно делала ошибки, дабы не получать высший балл в классе. Легче это делать стало, когда себя проявила Зоя – когда она стала первой, и все внимание стало при ней. У меня словно камень с души упал – в притворствах больше не было смысла. Я продолжала ходить в школу, учиться и радовать тетю своими успехами, в то время как моих одноклассников постепенно исключали, одного за другим, за якобы низкие результаты. В самом же деле каждый знал, что это связано вовсе не с оценками, но предпочитал молчать. Иногда молчание помогает сохранить невинность, свободу или даже жизнь.

Здания в центре города высоки – упираясь своими шпилями в небо, они возвышаются над людьми, спешащими по улочкам на работу, выполнять обязанности своего класса. Но школа по сравнению с ними выглядит угрюмым карликом – ее темные кирпичные стены расползлись в ширину, а не в высоту. Если небоскребы жмутся друг к дружке, то от школы они держаться на расстоянии – вокруг лишь ели, чьи иголки окрасились в темно-коричневый цвет от недостатка влаги.

Снаружи холодно и тихо. Слышен лишь вой осеннего ветра. Если на Юге ветер приятно поглаживает кожу (как я прочитала в одной из своих любимых книг), то здесь ветер как с размаху бьет по лицу. В здании школы же иначе – духота, вызванная большим скоплением людей, смесь запахов – от бьющего в нос сильного аромата одеколона до запаха чьей-то еды, – и, конечно же, шум голосов, смеха, болтовни и всего прочего.

Мой самый нелюбимый урок стоит в расписании первым – история города-государства Омега. Учебник настолько пропитан ложью, что руки словно становятся липкими от всего этого вранья. «Создано, чтобы благоухать. Создано, чтобы сделать людей счастливее. Создатели Омеги сделали утопию для нас!» – говорит толстый учитель, Аристотель. Его живший в древние времена тезка точно был бы недоволен таким отношением учителя к прошлому. Меня удивляло, с какой детской наивностью он верит во все то, что пишет ему Министерство Образования Народа. Что якобы не существовало на земле еще государства, подобного Омеге. Что люди были глупы и не понимали всего смысла жизни. Что они не знали, как «правильно» жить. «Наши предки бесполезно тратили ресурсы! Они не жили в согласии, что каждый получает то, чего достоин, и были алчны, ведь брали то, чего хотели. Они сами нарывались на войну. Теперь же каждый получает по заслугам! Нам хватает еды, ресурсов, денег. Мы не развязываем войн, не убиваем невинных. Мы живем за стенами в изоляции от тех, кто не согласен с нашей идеологией. Преступность практически искоренена. Мы не изучаем истории до Омеги. Омега – вся наша жизнь! Наше прошлое, настоящее и будущее».

Отчасти Аристотелю можно верить. Конечно, все последствия верны, но цена, которую пришлось заплатить, невероятно высока. Пришлось избавить многих от увлечений из-за того, что это потехи не для их класса. Ерунда, – махнут рукой люди. Но я скажу – пришлось лишить людей права выбора. Мы идем на нелюбимую работу, трудимся и получаем гроши, в то время как ленивая элита наслаждается продуктами нашего труда. Мы сидим в заточении стен города и миримся с судьбой. А если идешь против – становишься изгоем. Неприкасаемым…

– Вечно у тебя кислое лицо, – восклицает Зоя, становясь рядом со мной напротив доски с расписанием. – Чего опять? Историю вместо любимой биологии поставили?

– Ты же знаешь – неравнодушие к биологии и ненависть к Омеге у меня в крови, – отвечаю я.

Я стараюсь не спать на парте. Но голос Аристотеля звучит как колыбельная.

Омега была на грани кризиса. Верховные Судьи менялись один за другим. Войны Империи Лин уже подступали к Омеге, тогда еще не защищенной стенами. Судья не знает, как выбраться из ситуации. Император Лин предлагает заключить торговый договор. По его условию Омега должна стать поданным Империи Лин. Верховный Судья понимал – либо превратить свое государство в колонию чужой Империи, либо остаться свободными, но продолжать терпеть кризис. Он выбрал меньшее из двух зол. Потерпев отказ, Император отказался воевать, развернул войска и ушел. Верховный Судья назвал его «трусом» и посчитал, что угроза миновала. Той же ночью он был отравлен шпионами Императора.