Людмила Ланская - Легенды Древесных и Каменных Улиц

– Привет.

Оливка только кивнула девочке.

Санни обогнула высоченного Рома и уставилась шокировано на незаконченную картину.

– Что такое? – спросил поспешно Ром – рыцарь в сияющих доспехах.

Санни зажмурилась, отвернулась от картинки, порозовев. Немного придя в себя, обратилась сурово к Оливке:

– Как ты узнала? Как ты могла «подглядывать»?! Чертовка!

Девочка потянулась к картине с таким страшным порывом разрушения, что Оливка испугалась, подскочила, ойкнула от боли и чуть не упала – Ром успел её подхватить подмышки.

– Объясните же, наконец, что происходит? – по слогам выдавил Ром, усаживая, словно драгоценную куколку Оливку на седалищные подушки.

– Она рисует чужие сны.

Голос Санни был жестким, холодным, как металл.

– Тогда… – проматывая в памяти весь прежний «балаганный цирк» на своих сожженных картинках, соображала Оливка.

– То были сны твоей бабки, глупая! Ох, неужели она тебе не рассказывала про то, что в вашем семействе по женской линии передается такая способность?! Вот она и глушит рассудок джином!

Оливка понурила голову, сжав кисть в руке. О матери она даже не вспомнила. Была ли у той такая же способность?.. Может ли быть так, что зарываясь в работу и наставляя дочь на путь молитв, она тем самым уходила в сторону от такого дара? Оливка решила, что всё так и есть.

– Хм, значит – это то, что снилось тебе прошлой ночью, Санни? И она видела тоже самое. Любопытно.

Санни скрестила руки на груди, отвернулась, краснея пуще прежнего.

– Но что-то ведь послужило спусковым механизмом… – разглядывая картину, озвучивал мысли вслух Ром.

– Цирк. Верно. Бабушка и дед. Филин был прав. А я их уничтожила… – рубленым тоном произнесла Оливка, закрывая палитру.

– …И после этого увидела сон того, о ком размышляла столь упорно накануне, – заключил радостно Ром. – Не расстраивайся, Сан. Это всего лишь сны…

Санни его заверения нисколько не успокоили. Она сверлила каким-то новым чужим взглядом растерянную девочку, горе-художницу, а потом сказала:

– Ладно уж. Ты же не знала. Я ухожу.

Ром сунул руки в карманы брюк, покачался на пятках, присвистнул и заключил:

– А мне сны не снятся вовсе.

– А ты хотел бы? – спросила вкрадчиво Оливка, пряча глаза полные слез.

– Милая маленькая Оливия, думаю, тебе стоит переговорить с бабушкой. Затем извиниться перед Санни. Протяни ветвь мира.

Оливка вскинула голову с надеждой во взоре. Её бедное эгоистичное сердечко учащенно забилось. Ром пожал ей руку, встряхнув. Вокруг сильно запахло корнем горечавки и шалфеем. Таким образом, он передавал ей часть своей уверенности и сил. Она была точно деревце, требующее щедрого полива.

– Спасибо, – открыто и легко сказала Оливия.

На её щеке вновь обозначилась ямочка.

Далеко-далеко раскинулось море трав.

За единый лишь год увядание их и расцвет.

И степные пожары их не могут спалить до конца,

С дуновением весны вся трава оживает опять.

Ароматный дурман вновь повеял на древнем пути.

Зелено-зелено вкруг развалин и старых стен.

Снова ушедшего друга проводил я в далекий путь,

С этим чувством разлуки средь густой весенней травы.

«Песнь о расставании в древней степи среди трав»

Бо-Цзюй-и

Девушка с рассыпанными по спине черными волосами сидела у вытоптанной дорожки к вековому дубу. Темные узловатые ветви вздымались к небесам, крона постепенно начинала лысеть, теряя красно-бурые и бронзовые листья, устилая ими жирную почву. Ствол был широким, крепким, некоторые из корней обнажены, и даже высокой колосящейся траве не под силу было скрыть их уродство. Дуб-гигант являлся одним из центральных порталов во времени и пространстве. Именно через его пролом Рому удалось попасть на Древесные Улицы. Его энергетические токи поражали своей мощью и веками служили путешественникам в преодолении границ между мирами.

Крона затрепетала на холодном ветру, сбросив к корням несколько бронзовых сухих, как пергамент, листьев. Девушку-брюнетку звали Ракель, и она заметно волновалась, постукивая ногтем большого пальца по зубам и поглядывая на часики-кулон, что висели у неё на шее змеящейся цепочкой. Ветер продолжил резвиться в красно-бурой кроне, взъерошивая усыхающие листья, играясь в безумной пляске с палыми в оттенке бронзы. Небо подернулось тучами, проступившими синяками. Травы зашелестели в такт листьям от вторжения. Кто-то приближался. Ракель дернула головой, не желая встречаться взглядом с подошедшим запыхавшимся парнем. Его обычно пугающая бледность исчезла за бордовым полыхнувшим румянцем, соболиные брови сошлись на переносице, темно-карие, почти черные глаза лихорадочно блестели.

Парень был худ, одного с нею роста и типажа, отчего их часто принимали за близнецов. Короткие темные волосы прилипли от пота у висков. Он раздраженно смахнул крупную каплю со скулы. Однажды он попытался отрастить волосы до плеч, в подражание их общему другу Рому, но она ехидно его раскритиковала. Больше он не старался кого-либо копировать, отыскав свой чопорный, высокомерный, несколько аристократичный стиль. Он прошел процесс самоидентификации через боль и насмешки от той, которую страстно любил.

– Вик, – холодно произнесла Ракель его имя и нахмурилась, все-таки взглянув не совсем на него, а чуть в сторону.

Парень встал в тени, надеясь перевести дух и стремясь к прохладе. Именно это её и раздражало в нем – тени, прохлада, немногословность, высокомерие, тонкая хитрая улыбка и особенно то, как менялось его красивое точеное лицо, когда он начинал злиться…

– Я тебя обыскался.

– Хватит ходить за мной по пятам.

– А тебе хватит ждать его.

Она уже было открыла рот, чтобы парировать – красиво, саркастично, но внимание отвлекли стрелки часов. Нещадные юркие секунды, обращающиеся тяжкими сомнамбулическими в данном случае минутами.

– Сегодня Ром опаздывает.

Из её губ эти три слова сорвались высокими, но при этом безумно тоскливыми нотами. Какая великая разница была, когда Ракель произносила их имена. Вик подмечал каждую деталь, тем самым делая себе же больнее, обостряя и без того острые углы их отрывистого, в отсутствие Рома, общения. Однако в этот раз он почувствовал, что сердце спокойно, ровно бьется в груди, а дух захватило как раз таки от её строптивости. Похоже, он входил в извращенный вкус.

Вик хмыкнул и сказал:

– В штабе это не одобрят…

– Древесные Улицы, – мечтательно выговорила она, заправив за ухо прядку непослушных волос. – Интересно, какой там воздух, какие оттенки визуальной составляющей? Красиво и старомодно, наверное.