Рошани Чокши - Бронзовые звери

Будущее Энрике стало бы ясным, и для этого ему необходимо было лишь пожертвовать крошечной частью себя.

Но теперь Энрике принес эту жертву. Или, скорее, кто-то сделал это за него. Он смотрел в зеркало в позолоченной раме, висевшее на другом конце библиотеки, поворачивая голову в разные стороны, а затем перевел взгляд на свои записи и исследования. Он пожертвовал ухом, но будущее не стало отчетливее.

История окружала его повсюду, и все же он не представлял, где же его место в ней. Он чувствовал себя потерянным. За то, что он мечтал оставить свой след в мире, мир оставил свой след на нем и двинулся дальше.

В дверях послышался шорох, и Энрике вздрогнул. Подняв глаза, он увидел Зофью в черном фартуке. Пятна сажи покрывали ее бледные щеки, но по какой-то странной причине это еще больше подчеркивало яркую синеву ее глаз и рождественский румянец. Ее коса расплелась, и сияющие, словно пламя свечи, пряди волос рассыпались по плечам. На мгновение его охватило странное желание прикоснуться к ним, ощутить их, словно блики света на своей коже.

Резко выпрямившись, он едва не рассыпал бумаги, наваленные на столе.

– Феникс, – сказал он. – Что ты здесь делаешь?

– Я закончила работу, – сказала она.

– О… отлично.

Она окинула взглядом комнату.

– Ты еще не нашел что хотел.

Энрике слегка сник. После их вчерашней встречи он искал подсказки по всему дому матриарха, которые помогли бы им узнать, где находится Дом Януса и место проведения Карнавала. Но пока безрезультатно. В другой комнате Лайла считывала все попадающиеся ей объекты, ища подсказку. Гипнос тайно отправился навести справки в Венеции о маскарадном салоне, где можно было бы раздобыть приглашения. Пока что Энрике удалось лишь вытащить с библиотечных полок все книги и картины в рамах.

– Тебе нужна помощь, – сказала Зофья.

Ее слова слегка задели его, однако Энрике постепенно начал привыкать, как Зофья воспринимала окружающий мир. Она никогда никого не хотела обидеть, лишь делилась наблюдениями.

– Да, – со вздохом ответил он.

До Карнавала оставалось всего три дня. Гипнос заявил, что если в ближайшее время им не удастся найти подсказку, где находится Дом Януса или маскарадный салон, тогда их единственный шанс добраться до храма под Повельей – разыскать Северина.

– Мы должны взглянуть в глаза правде, mon cher , – воскликнул Гипнос перед тем, как отправиться в город. – Он всегда знает, что делать и где искать.

Возможно, раньше так и было, но сейчас? Энрике не доверял этому новому Северину и его желаниям. Охваченный жестокими порывами, он представлял, как Северин ждет их в назначенном месте, но они не появляются. Почувствует ли он себя брошенным? Задумается ли обо всем, что натворил, и возненавидит ли себя? Будет ли потрясен? Энрике на это надеялся. Тогда, возможно, Северин поймет, что они чувствовали.

– Что мне делать? – спросила Зофья.

– Я… я даже не представляю, – ответил Энрике, махнув рукой в сторону двух столов, заваленных бумагами и разнообразными предметами. – Я почти все разложил на столах. Подумал, что это нам пригодится. Дом Януса назван в честь римского бога изменений и времени и обычно изображался с двумя головами. Его часто связывают с дверями, так что, возможно, стоит искать ключ? Или что-то, меняющее форму?

Зофья кивнула, подходя к первому столу. Энрике было стыдно признаться ей, что он уже исследовал все предметы в доме. А еще ему было обидно признаться самому себе, что человека, чьей помощи он хотел больше всего на свете, он не хотел бы больше никогда видеть.

Энрике представлял Северина таким, каким он когда-то был… в безукоризненном, сшитом на заказ костюме, жующим стебель гвоздики, оглядывая комнату. У него была просто поразительная способность угадывать, где может таиться сокровище. Энрике с неохотой, но все же восхищался тем, как Северин мог взглянуть на предмет в контексте и выстроить вокруг него целую теорию.

– Сокровище подобно прекрасной женщине, – как-то сказал Северин. – Оно желает знать, что ты готов потратить время, чтобы понять его, прежде чем откроется тебе.

Энрике изобразил, что его сейчас стошнит.

– Если бы я был сокровищем и услышал бы такие слова, то затаился бы на дне океана, где ты никогда бы меня не нашел.

А затем полгода подряд он как попугай повторял эти слова. Северину было не до смеха.

Вспомнив сейчас об этом случае, Энрике почти улыбнулся, однако от этого движения рана на месте уха начала саднить. Улыбка погасла.

– Что это? – спросила Зофья.

Он обернулся и увидел, что Зофья держит небольшую металлическую рамку. Внутри находились пять глиняных осколков, покрытых клиновидными письменами. Случись такое раньше, он благоговейно прижал бы их к груди. Он водил бы пальцем над письменами, представляя, как грубый стебель тростника, вдохновленный идеей своего создателя, придает ей эту форму. Но теперь он просто отвернулся.

– Ассирийская клинопись, – ответил Энрике. Когда Зофья выжидательно уставилась на него, Энрике понял, что она хочет объяснений. Зофья не всегда горела желанием слушать его. Очень часто она просто уходила в разгар его лекций, поэтому он научился ждать, предоставив ей возможность выбора. – Около десяти лет назад Общество Библейской Археологии решило подтвердить некоторые события, описанные в Библии, историческими фактами, особенно потоп.

– Потоп? – переспросила Зофья.

– Известный как Всемирный потоп, – сказал Энрике. – Ной и ковчег.

Зофья понимающе кивнула.

– В 1872 году появилась статья, в которой говорилось о клинописных табличках, обнаруженных в Библиотеке Ашшурбанапала [4] Царь Ассирии. недалеко от Ниневии… – сказал Энрике, взглянув на рамку. – Когда ученые перевели письмена, то нашли еще одно упоминание о потопе. Люди впервые осознали, что были разнообразные случаи «великих наводнений» по всему миру, в разных культурах и традициях. И что это великое событие не было связано с одним народом. Это был революционный подход к вопросу, но с тех пор Вавилонский Орден попытался помешать дальнейшим исследованиям и переводам табличек с письменами.

– Значит, они больше не хотят это доказать? – нахмурившись, спросила Зофья.

– Чем чаще встречается упоминание о происходившем событии, тем выше вероятность, что это не вымысел.

– Полагаю, только если это не противоречит их взглядам на собственную природу, – заметил Энрике.

Он не мог скрыть горечи. Раньше это будило в нем ярость. Он вспомнил эссе, написанное им в университете, где он критиковал подобные практики, заявляя, что это всего лишь попытка подойти к истории с кисточкой и ножницами, и у человека нет на это права. В то время гнев бурлил в нем, делая его почерк неуклюжим и лихорадочным.