Полина Борискина - Поэма о солнце

Он продолжил что-то увлечено рассказывать – видать, вспомнил историю похлеще тех предыдущих. Мне в один момент стало как-то не по себе грустно. Таксист всем своим нутром вкладывался в эти истории, гордился отработанной подачей уличного оратора илл музыканта.

Казалось, он живет этими моментами. Хлебом не корми, дай рассказать, как героически спас котенка с дерева или отмазал местных пацанов от проезжающего бобика. И ведь ни капли вранья, все правда.

– Верю! – проговорил я про себя. Но тут мой слух вернулся на фразе…

– На той недели взяли с другом 5 граммов бурого за 35 тыщ 3 3 В переводе с разговорного русского – «тысяч». , – расслаблено проговорил Денис. Похоже, ожидал моей реакции на такого рода информационный вброс. И реакция последовала соответствующая.

– И как оно…?

– Гера?

– Ну да. Всегда было интересно, как вообще это работает. Не то чтобы я когда-то хотел, но блин, это что-то за рамками моего понимания… расскажите.

– Видишь вон тот фургон?

– Да.

– Теперь представь, что он едет и переливается всеми цветами радуги, а потом, как капля, разделяется на два таких же поменьше, и они уже синхронно начинают двигаться, ритмично приплясывая на своих шинках-малышках. Как в мультике! – на этом моменте мы подъехали к моему дому.

Сказать, что я сидел после всех этих историй в тотальном оцепенении – ничего не сказать. Но последняя меня убила. Не сюжетом, а степенью доверия Дениса к левому парню на пассажирском сидении. Я всегда поражался такой искренности и наивному простодушию жителей этого города. Менталитет уникальный.

Я, по просьбе Дениса, записал его номер «на всякий случай, мало ли». Признался, что это была самая интересная поездка в такси «за всю мою жизнь». Потом достал из багажника чемодан и поднялся к себе в квартиру. На часах было 3 часа дня, повсюду уже горели фонари.

Смотрю в зеркало своего зачуханного лифта – ну красавец. Приехал из столицы назад в периферию внешним видом покорять деревню.

Шапке моей оранжевой уже шестой год пошел. Я не бедный, просто она мне очень нравится. Не могу найти лучше, любимая вещь в гардеробе, совсем ко мне приросла. Ну, по крайней мере, пара моих черных Dr.Martins на молнии делают любой бомжачий аутфит сносным.

Да, именно такие размышления посещают меня в лифте.

Каждый раз перед этим заляпанным зеркалом прихорашиваюсь, будто двери лифта сейчас откроются, и я шагну сразу на красную дорожку давать интервью, с удовольствием в десятый раз объясняя вымышленным репортерам, как в свои 19 я стал таким успешным.

Но вышел я все-таки на своем 22 этаже и меня встретила мама.

– Привет, мам.

– Солнышко, ну наконец-то! – Мы крепко обнялись.

– Приехал мой котик, – маме нравилось называть меня по-всякому. – Кушать будешь? – последовал ожидаемый вопрос.

Я вымыл руки и сел за стол, на тарелке лежала куриная ножка и луковое пюре.

– Мам, я терпеть не могу луковое пюре, есть что-то другое? – Она ведь знает это. Аж бесит.

Начинает все больше казаться, что мир настроен исключительно против меня. Я обожаю овощи, но ненавижу лук. А после техногенной аварии большую часть урожая потравило. Чувствую, скоро превращусь в полевого грызуна. Буду доедать наши многолетние запасы гречки, перловки, овсянки и других круп, до которых еще не успели добраться мыши или мой папа с медвежьим аппетитом. Не то чтобы я жаловался… Бабушка рассказывала – в детстве при виде гречки или манной каши меня начинало трясти от предвкушения. Наверное, поэтому на всех моих детских видео вместо милого ребенка бегает довольный колобок с пузом, выполняя все поручения родителей за кусочек хлеба с маслом и медом.

Мать начала суетиться, параллельно расспрашивая «что новенького». Я облокотился головой на свою коленку и начал вещать о своих недовольствах этим бренным миром.

– Универ закрыли на карантин, общежитие тоже, поэтому я здесь. Кстати, я, конечно, не экстрасенс, но, кажется, нам выпишут приличный счет за электричество в этом месяце. Может перейдем на свечки?

Мама расстроено посмеялась.

– Да и вообще, все тухло и тупо. Мне кажется, мы все вымрем к декабрю, – продолжил я.

– Ц! Зай, что за слова, – цокнула мама. – Просто не думай о плохом, скоро все образуется.

Я посидел несколько секунд, переваривая ее слова.

– Да?! Образуется… все ее слышали? – по-актерски выразительно осмотрел кухню и стулья, на которых никто не сидел.

Мама промолчала.

– Видишь, все с тобой не согласны! Ты новости вообще смотришь? Вот хоть сейчас включи сраный телек, – я подскочил и нажал на кнопку пульта:

– …нет, конечно, мы не намерены сдаваться в такой сложной для страны ситуации, – человек в костюме взволновано чмокнул и поправил галстук.

– Что именно вы предприняли? – перебил репортер.

– Ну… мы были обязаны найти выход в кратчайшие сроки. Во благо всего народа, сами понимаете, во имя технологического прорыва! – сидел и продолжал открывать рот человек в костюме. Журналисты с огромными микрофонами обстреливали его со всех сторон.

– Как будете действовать в условиях инфляции? Все уже в курсе, что мы лишились почти 97% всего урожая в этом году!

Выстрел.

– Где стране закупать сельскохозяйственные культуры?

Выстрел.

– Вы видели цены на помидоры и огурцы в магазинах?

Ранен.

– Да, я осведомлен этой информацией, – растеряно начал отвечать человек в костюме. – Уверяю, министр пищевой промышленности уже нашел решение. Конечно, рост цен неизбежен, но обещаю – это продлится недолго. Наши лучшие технологи трудятся над разработкой нового продукта, который сможет полностью заменить зерновые культуры и большую часть овощей. Уникальный спрессованный продукт на основе растительной клетчатки нового поколения…

– А вы сами-то станете есть эти полуфабрикаты? А ваш министр?

Убит.

На этом моменте я выключил звук и посмотрел на маму.

– Все хорошо, да? Они нас пластиковой едой кормить собираются.

Через минуту я немного пришел в себя.

Мама стояла и смотрела на меня с широко открытыми серыми глазами. Мне казалось, я видел, как в них лопались сосуды. В руках она сильно сжимала деревянную лопатку, а на плите пережаривались луковые оладья для отца.

– Спокойной ночи, – бросил я и вышел из кухни.

Да и вообще поездка меня изрядно вымотала. На милый диалог с матушкой сил уже не хватало.

Я переоделся, зашторил окна и лег под холодное одеяло.

«Зачем я на нее накричал?»

Мне стало противно, и я решил быстрее отрубиться. 20 минут еще смотрел одним глазом на стену и уснул.

Я очень любил свою комнату в этой квартире, потому что она была на солнечной стороне. Когда мы переехали, решил покрасить все стены в белый. Каждое утро чувствовал себя в поднебесье или элитной больничной палате. Настоящий эдем на 22 этаже. Никаких тебе комаров, шума машин с улицы, орущих детей, людей, собак. Но сейчас комната скорее была похожа на серую кладовую, склеп или подземелье. Теперь мамино «мышонок мой» звучало уже не так мило…