Милена Есенская - Город украденных улиц

На этом балконе, наспех прилаженном к восточной стене резиденции Темирхановых, и появилась перед гостями Альциона.

Красиво завитые черные кудри, элегантные, будто арабская вязь, были прижаты к затылку жемчужной сеткой, а шлейф бился по ветру игривым пламенем. Нездешняя птица была пристегнута длинной золотой цепочкой к фарфоровой хрупкости запястью и парила в угасающем тепле августовского воздуха.

Когда девушка спустилась к гостям, все подивились ее диковинным туфелькам с бутонами живых роз в прозрачных каблуках и огромному эдельвейсу в прическе.

Приглашенные, уютно расположившись за столиками вокруг версальского фонтана, пили за ее здоровье вино, повторяющее оттенком закат, из хрустальных лилий бокалов.

На десерт подали торт в виде замка Бриссак – пять десятков гостей не смогли его съесть полностью, одолев только крышу и пару верхних этажей.

Альциона сидела рядом с видным юношей по имени Эд Пустяков, и румянец на ее лице добрался уже до ушей – они учились в одной школе, он был старше ее на год. Юноша как будто не замечал ни ее смущения, ни красоты и с аппетитом уплетал угловую башню луарского замка, не чувствуя, что вымазался сливочным кремом.

Рузанна, ее подруга, тоже бросала на Эда внимательные взгляды, но тот был погружен в свои думы; гости перемигивались и шепотом подтрунивали над любовным треугольником.

Если Чернышов был архитектурным гением, то Пустяков был гением медицины: местный астролог с ворованной индийской улицы сообщил его матери, что все сорок восемь воплощений на земле, начиная с Древнего Вавилона, юноша посвятил ремеслу лекаря. Это в некоторой мере объясняло его высокомерие и чудачества: он любил одеваться старомодно и не снимая носил на указательном пальце копию перстня средневекового епископа Ценобиуса, исцелявшего лепру.

Пока молодой человек дожевывал кусок крыши и любовался на перстень, не решаясь поднять глаз на дочку мэра, к воротам особняка подъехали автомобили, чтобы отвезти гостей на осмотр французских диковин, – на этот раз не из миндаля и крема.

В летнем трехтомнике август был для Альционы самым приятным фолиантом. Жаль, нельзя было перечитать его заново: роняя листья, на двор неумолимо наступал сентябрь, приглашая смотреть скучную драму осени из флорентийских окон особняка.

Чернышов и Темирханов, впрочем, скучать не собирались: они только что закончили переброску на берега Кокшенки еще одного архитектурного шедевра.

Им оказался французский замок Веррери, выстроенный в пятнадцатом веке, небольшой и уютный. Хозяевам замка весьма ловко внушили, что он-де на ладан дышит и нуждается в реставрации: Евгений пообщался немного с каменными стенами, и они незамедлительно продемонстрировали какие-то трещины, которых раньше не было. В итоге владельцы покинули свое фамильное гнездо, сдавшись на милость «реставраторов».

Полгода замок стоял в строительных лесах, и когда хозяева вернулись, трещин уже не было, как, впрочем, и самого замка, который заменила его убедительная копия. Со временем бывшие владельцы Веррери заметили кое-какие странности: вроде бы колонны в галерее стали чуть у́же, а краски в часовне немного поблекли; однако в итоге все списали на реставрационные работы, – ведь представить, что их родовое гнездо украли, подбросив вместо него фальшивку, не могло и самое бурное воображение.

Замок поселили в живописной излучине Кокшенки, а через месяц в нем устроили закрытый рыцарский турнир.

Дочь мэра и Рузанна, наряженные в средневековые одеяния со съемными рукавами почти до пят, сидели на деревянном помосте в устланных бархатом креслах.

В негласном турнире красоты победила Рузанна, затмив всех медовыми волосами и удивленным разлетом бровей. Альциона выглядела бледной: она ждала, что Эд примет участие в турнире, но он не изволил явиться, поскольку был занят учебой – ходил на подготовительные курсы в медицинском университете.

Когда семейству Темирхановых наскучила новая игрушка, Веррери открыли для широкой публики. Рузанна впервые выступила в роли экскурсовода: она крайне недурно запомнила все рассказы Чернышова об этом шедевре эпохи Возрождения. Темирханов тут же предложил ей работу, посулив сносное жалование; девушка, нацепив на грудь бейдж с эдельвейсом и лопаясь от важности – ведь ей было всего шестнадцать – вела по помещениям замка пробные группы экскурсантов.

К огорчению Рузанны, Эд так и не посетил Веррери.

Юношу интриговал чуть более ранний период в истории Франции: он увлекался Еремеем Парновым, книга «Альбигойские таинства» была его настольной. Альциона взяла ее почитать, затем томик перехватил у нее Чернышов,– и уже ближайшей весной дочь мэра позвала Пустякова на ролевую игру в развалины замка Монсегюр, которые, как несложно догадаться, навсегда покинули родной Лангедок.

Евгений довольно легко склонил последний оплот альбигойцев к смене места жительства, пообещав ему гораздо бо́льший поток посетителей. За замком, затерянным в горах, был весьма плохой догляд, поэтому он без проволочек согласился на переезд.

Однако перед тем как впустить первых посетителей, альбигойскую твердыню отдали в распоряжение дочери мэра, которой уже успели наскучить купанья с дельфинами и балы в стиле Наташи Ростовой (проводившиеся, кстати сказать, не в краденом, а в честно приобретенном парижском особняке подходящей эпохи). Она пригласила туда Эда, Рузанну и еще пяток школьных друзей.

Пустякову пришлось тащить в древнюю цитадель свою младшую сестренку, потому что было не с кем ее оставить. Пока Эд дрался на деревянных мечах с другими парнями, малышка ловила и складывала в банку виноградных улиток, которые переехали из Франции в сибирскую тайгу вместе с развалинами, или играла в бильбоке. Альциона не обращала на нее внимания – она вместе с Рузанной ждала исхода турнира и готовилась закидать героя белыми гардениями. В итоге все пошло не по плану – Эд проиграл битву, чем разочаровал обеих воздыхательниц. Больше ни в каких дурацких, по его мнению, затеях он участия не принимал, хотя однажды сподобился организовать ролевую игру «Черная смерть», облачившись в устрашающую средневековую униформу чумного доктора – утрированно длинный птичий клюв, набитый благовониями, очки с красными стеклами, мрачного цвета балахон и перчатки. Его преданные поклонницы с удовольствием нарисовали на лице и руках язвы и прилегли понарошку умирать в особняке из Страсбурга. Возможно, именно тогда в полутемных комнатах между Эдом и дочерью мэра произошло какое-то взаимное объяснение; во всяком случае, их стали видеть вместе все чаще.

Натэлла, узнав о таких кощунственных забавах, устроила молодежи взбучку и прониклась неприязнью к Пустякову.