Шанжан Тряпье - Улицы Магдебурга

За стеклом редактор Гейнрих Вебер протянул руку и поправил вьющуюся прядь, которую Эскива сдувала с лица, когда руки были заняты. Он определенно возвращался к жизни, и это было очень хорошо.

Девичник Эльке Нойманн проходил две недели спустя после свадьбы.

Конечно, ведь так было гораздо интереснее, чем строить предположения о супружеской жизни с кем-то, кто не играл в футбол за мастерской Ланге, кого никто не видел босым и без рубашки, о ком никто не знал ничего интересненького, кто не становился предметом для девичьих сплетен, с кем никто не сидел за одной партой в школе, кто никогда не приходил в гости к брату, никого не провожал из кино, и о ком нельзя было сказать, хорошо ли он танцует, в кого никто никогда не был влюблен, кто не пытался поцеловать ни одну девушку за углом, и за кем никогда не гнался разъяренный папаша с двустволкой, о ком матери не предупреждали дочерей, делая его неотразимым, кому не рвал штаны соседский пес, чья машина никогда не ломалась на соседней улице, и чей голос все услышали впервые, когда в кафедрале он отвечал на вопрос патера Юргена и на хорах эхом отозвался орган.

Девушки явились в кондитерскую «Лукреция» на Беккерштрассе, откуда были изгнаны все мужчины, включая кондитера Ханса, а заправлять всем осталась его жена, собственно синьора Лукреция, женщина, которая многому могла бы поучить девушек. Все принесли с собой закуски и вино, а Лукреция напекла множество разных прекрасных пирожных – с вишнями, с розовыми лепестками, с сырным кремом и грушами, с шоколадными крошками, и еще с орехами, с цветками лаванды, с имбирной начинкой, с половинками абрикосов, с нугой и сливовым джемом, с клубничным суфле и с апельсиновой цедрой. А кроме этого коньячные бисквиты, слоеный торт, красный бархатный пирог по-новоорлеански, медовые кексы с изюмом и яблочный штрудель по рецепту матери Ханса, фрау Беккер, который много лет назад совсем юная Лукреция осваивала под руководством свекрови в этой самой кондитерской.

На дверь была повешена табличка «только девушки», заведены самые веселые песни в музыкальном автомате, и все молодые женщины Магдебурга в самых своих нарядных платьях и украшениях, смеясь и болтая расселись за столами. Было открыто шампанское, и синьора Лукреция на правах хозяйки постучала ножом по бокалу.

– Синьориты! – произнесла она с небольшим акцентом, – Сегодня мы выдаем замуж нашу подругу Эльке, и сейчас мы для начала должны выпить, чтобы ее замужество оказалось успешным!

Все засмеялись и пригубили розовое вино. По рукам начали разбегаться пирожные, канапе и ломтики фруктов, щеки порозовели, и вдруг все защебетали одновременно, стремясь выведать у Эльке секреты супружеской жизни с ангелом.

Незамужние девушки с трепетом ждали пикантных подробностей, молодые женщины посмеивались, предвидя какие-то еще неизвестные им прекрасные моменты, и даже синьора Лукреция, у которой были одни только сыновья, с нескрываемым интересом палермской сплетницы, оперлась локтями о стойку, ожидая нового откровения.

Эльке вдруг смутилась, еще две недели назад она была неискушенной девицей, а сегодня множество глаз устремлено на нее, и все ждут от нее откровений о замужестве, о брачной ночи, о том, как начинается ее супружеская жизнь. Она всегда была бойкой и смешливой девушкой, но внезапно испытала объяснимое стеснение перед подругами, потому что она должна была поведать им о том, что замужняя женщина не выносит за пределы спальни.

Заметив это, синьора Лукреция вдруг вспомнила, как она сама приехала навестить свою семью через год после свадьбы с Хансом Беккером, как все женщины квартала собрались в доме ее матери и принялись расспрашивать ее в подробностях о супружеской жизни с этим странным немецким парнем, высоким, как башня, и таким же немногословным, с челюстью, как сундук, и кулаками, как гранитные шары на набережной, чтобы вынести вердикт о том, хорошую ли партию сделала Лукреция, или стоит пожалеть ее бедных родителей и ждать скорого возвращения в родительский дом обманутой и брошенной бедняжки с парочкой детей в подоле. И сейчас Лукреция видела, что подругам Эльке ее необычный муж кажется таким же странным и подозрительным, как ее палермским соседкам казался ненормальным Ханс Беккер – обыкновенный магдебургский парень, сын кондитера.

Лукреция вышла из-за стойки и пододвинула свой стул к Эльке. Ей всегда хотелось иметь дочь, но у Ханса получались только мальчики, да такие славные, что грех жаловаться.

– Тише, девочки! – крикнула она зычным голосом палермской торговки, – Вы ее смутили! Вот вы, фрау Мур, вы-то что нового хотите узнать? С вашим-то мужем, вас ни ангел, ни сам черт не удивит!

Эскива Мур поперхнулась шампанским и расхохоталась в голос. Лукреция была права.

– А ты, Урсула Кляйн, тебе бы вообще закрыть уши, чтобы твой отец не явился сюда с ружьем, от того, как у тебя блестят глаза от одних вопросов!

Дочь бакалейщика Кляйна вспыхнула и прижала руки к щекам.

– Реджина Краузе, если вы расскажете мне, будто росли с братом, неотличимым от вас, как половинка апельсина, и не насмотрелись на мужские причиндалы, я буду очень удивлена!

Реджи Краузе уронила голову на руки и захихикала – успех у подруг ей был теперь обеспечен на полгода вперед.

– Николь Шумахер, только не рассказывайте нам сказки, будто Эрик вас еще не научил всему, что сам умеет!

Девушка в алом платье в горошек прикрыла рот ладонью, на запястье сверкнули бликом хрустального стекла часы-скелетоны на широком, совсем не женском, ремешке.

– Катти и Анни Штольц, одного вашего брата не хватает, чтобы держать ваших ухажеров подальше от пивоварни, не так ли? Вам стоит выйти замуж прежде, чем юный Хайнц подрастет настолько, чтобы отец дал ему двустволку.

Сестры Штольц переглянулись и залились веселым смехом.

– Ули Редстафф, вы такая серьезная барышня, просто диву даюсь, как вы тут оказались, среди этих вертихвосток! Нет, я не к тому, что не следовало вас приглашать, но уж вы-то не такая, как они?

Ули Редстафф закусила кулак и замотала головой. В цветастом шелковом платье и с гребнем-розой в волосах она совсем не походила на нотариуса, и Вальтер Гесс это давно проверил.

– Марике Хольман, если вы нам расскажете, будто никогда не позволили молодому Рейнхарду лишнего, к его двери выстроится очередь девушек, и каждая будет держать свой подол в зубах!

Марике залилась краской, но не засмеялась и не возразила.

– Лиззи Майринк, нам ли не знать, что половина побрякушек, купленных в салоне вашего отца, возвращается в вашу шкатулку?

Хорошенькая Лиззи, самая популярная девушка Магдебурга, кивнула, тряхнув золотыми кудрями.