Кай Майер - Время библиомантов. Противостояние

Ровно столько, сколько необходимо, чтобы набрать воздуху в лёгкие, Саммербель уклонялась от её взгляда, потом взяла себя в руки и кивнула:

– И за него, и за Фурию. У неё ещё мало опыта, и я с самого начала была против того, чтобы брать её с собой.

Она вновь скользнула взглядом по полукружию решётки, похожему на холм из стали и стекла. И вдруг зажмурилась:

– Погоди-ка.

Кэт пружинила коленками, чтобы, в случае чего, совершить на своём букборде крутой поворот.

– Что там? Опять эти?

Саммербель медленно двинулась вперёд. И, пролетев пару метров, снова замерла. Кэт пыталась отследить, куда она смотрит, но так ничего и не поняла.

– Вон там! – Вытянутой рукой Саммербель показывала на макушку купола.

Очевидно, в дополнение ко всем прочим достоинствам, у неё было ещё на зависть острое зрение. Кэт проскользнула рядом с Саммербель и всмотрелась в том же направлении. Ничего, ноль. Только квадратные поля решётки – одно рядом с другим, каждое величиной такое же, как и окна под ними.

– Пожалуй, надо взглянуть. – Саммербель полетела дальше и принялась внимательно изучать конструкцию.

Из близлежащих переулков доносился гвалт людских голосов. Во флигеле библиотеки царило волнение, словно перед бунтом. Кэт держалась рядом, пока они ни достигли гребня купола. Под ними во всех направлениях раскинулась железная сеть, выверенная до миллиметра, как бумага в клеточку.

– Вот что я имела в виду. – Саммербель подлетела так низко, что раскрытая обложка её букборда легла прямо на распорки.

Теперь Кэт тоже разглядела. Просто невероятно, что Саммербель обнаружила обе петли с такого большого расстояния. Они располагались на одной стороне квадратного поля решётки и были диаметром самое большее с палец.

– По-моему, это лаз для стекольщика или рабочих, выполняющих какие-нибудь профилактические работы, – заявила Саммербель.

Вот почему решётка отстояла так далеко от стекла! Это давало рабочим возможность пролезть под неё на животе и подползти к тем местам, к которым изнутри павильона можно было подобраться, лишь возведя дорогие леса. С обратной стороны железного квадрата висел увесистый замок, если им удастся его открыть, они смогут откинуть лаз в решётке вверх, словно дверцу люка.

– Справишься? – спросила Кэт.

Саммербель потрогала замок рукой:

– По виду – обычный механизм. Я могу попробовать взорвать его изнутри и, если повезёт, не задену ничего другого. В раздумье она провела кончиком языка по резцам, потом добавила: – Займёт, наверное, чуточку времени. Прикрой-ка меня.

Родители Кэт, оба библиоманты, так и не оправились от своего открытия, что их единственная дочь напрочь лишена библиомантических способностей. Как бы Кэт прикрыла Саммербель, явись сюда команда Мардука, оставалось для неё загадкой.

– Одним окном внизу нам придётся пожертвовать, – задумчиво сказала Саммербель.

– Но это лучше, чем полкрыши. – Кэт почувствовала, как учащается её пульс и становится даже быстрее, чем во время погони по крышам.

В плоском рюкзаке она держала воровской набор, где среди прочего были также стеклорез и вантуз. С отдельными окнами она как-нибудь разберётся.

Саммербель сошла с букборда на ближайший отсек решётки и положила свою раскрытую сердечную книгу рядом с замком.

– Ладно, – сказала она. – Давай попробуем.

– Погодите! – приказала Изида, предостерегающе подняв руку. – Здесь…

– Ловушка? – Фурия закончила предложение с уверенностью заядлой читательницы, знавшей это слово из сотен прочитанных книг. Одновременно она почувствовала, что имела в виду Изида: воздух был пронизан библиомантической энергетикой, даже свет приобрёл окраску пожелтевших книжных страниц.

Обе посмотрели на Финниана, который остановился как вкопанный рядом с ними в конце третьего зала. Казалось, он что-то хотел сказать, в отчаянии подыскивая подходящие слова, и смотрел с беспомощностью ребёнка, который не мог понять, что с ним происходит. Внезапно Фурия вспомнила, что этот взгляд она уже однажды встречала: полгода назад, когда отца Изиды поставили перед фактом, что его воспитанница – тоже экслибра. Тогда само прошлое подверглось изменению, а с ним и память Целестина. Никому не под силу просто смириться с чем-то подобным. Человеческое сознание не приспособлено для того, чтобы поверх старых воспоминаний записывать новые. Без сопротивления согласиться с манипуляциями над собственным мозгом выше человеческих сил.

Но они это выдержали, и теперь Фурия начала догадываться, что творилось в душе у Финниана. Она поспешила к нему, взяла за руку и попыталась поймать его пылающий взгляд.

– Финниан, что происходит? – спросила она несколько заговорщически.

– Здесь что-то… не так, – выдавил он, запинаясь.

Она встревоженно принялась искать признаки перемен. Ведь Фурии самой удалось всего лишь благодаря пустяковому делу – это она сподвигла Зибенштерна в девятнадцатом веке написать историю девочки на границе света и тьмы – изменить прошлое. Поэтому в настоящем Изида сделалась той самой девочкой, экслиброй из книги Зибенштерна. Фурия думала, что изучила последствия своей манипуляции, но, видимо, она что-то упустила. И чем дольше она об этом размышляла, тем отчётливее ощущала, что имел в виду Финниан, когда говорил: «Такое чувство, будто незримые работники сцены передвигают кулисы памяти и подтасовывают реквизиты».

– Мардук… – прошептал Финниан. – Он экслибр… и библиомант!

«Но ведь это… невозможно…» – по-видимому, хотела сказать Изида, как вдруг взгляд её тоже окаменел, и ей внезапно стало ясно, что она сама являет живой пример противоположного.

Экслибры не могут быть библиомантами – в мире библиомантики это было некогда незыблемым правилом. Все думали, что Изида – единственное исключение из него. Теперь же непреложность этого закона поблёкла, и на его место заступил другой: экслибры, естественно, могли обладать библиомантическими способностями. Любые другие воззрения, которые они исповедовали, в мгновение ока обернулись в абсурд. Но остатки их прежнего знания ещё имели силу, напоминая строчки прочитанной страницы, просвечивающие сквозь пергамент новой. Не всё было забыто. Наверное, этого никогда и не случится, ведь все до сих пор смутно припоминали, что и Изида некогда была человеком, не экслиброй. У них складывалось впечатление, словно прошлое менялось на глазах. И шаг за шагом проявлялись последствия этих изменений.

– Мардук – библиомант! – Изида беззвучно шевелила губами. – Им он был всегда .

И это меняло всё. Их план становился макулатурой, а их цель, по всей видимости, – недостижимой. Таковы последствия несостыковок при вторжении в ход времени: осознание перемен приходит не сразу. Только уткнувшись носом в факт перемен, можно постичь правду. Так было с Целестином: ему пришлось признать, что многое из того, что он приписывал своей воспитаннице, больше не соответствовало действительности. Так же обстояло и с ними. Финниан был первым, кто это заметил, а теперь пришёл черёд Фурии с Изидой понять, что без всякой подготовки в их игру приходят новые правила.