Мина Уэно - Чёрный кот

Они медленно двинулись прочь с территории школы.

– Ну так, Аня, из какого ты класса? – спросил он, рассеянно гадая: «Из восьмого? Такая коротышка, да ещё лицо незнакомое».

– Я в десятом.

– Не может быть! – удивился Арсений. – Я всех знаю из десятых. Ты новенькая?

– Да. Я первый день здесь. Ну, второй, если считать первое сентября. Летом мы переехали в новую квартиру, и пришлось перевестись в школу поближе к дому. Уж лучше бы в старой осталась и каждый день ездила на другой конец города, но родители не разрешили, – тоскливо закончила она.

Впрочем, её голос не звучал робко или уныло. Напротив, он был звонким и сильным.

– Да брось. Это всё из-за Инны? Она теперь от тебя отстанет. И вообще не обращай на неё внимания. Она издевается над другими только потому, что это единственное, что она умеет делать.

– Ну, и она тоже добавляет мне неприятностей, – согласилась Аня. – Да и вообще, у меня там все друзья остались, и вокальная группа, и…

– О, так ты поёшь? – перебил её Арсений, и тут его осенила догадка. – Так это ты пела вчера на концерте?

Арсений не особо присматривался к выступавшей: их класс сидел в самом конце зала, там же, где и родители школьников.

Аня кивнула.

– Тебе надо с Игорем познакомиться. С моим другом, мы в одном классе. Игорь на школьных концертах обычно исполняет. Здорово поёт.

– Познакомишь меня с ним завтра? – обрадовалась она.

– Конечно. А из какого именно ты класса?

– Из «А».

– Тебя ещё и угораздило в один класс с Инной попасть… А я из одиннадцатого «А».

Они шли по асфальтированной дорожке, сделавшейся от дождя чёрной. На ней уже желтела яркими пятнами первая опавшая листва. Затянулась неловкая пауза.

– У тебя есть братья, сёстры? – спросил Арсений, чтобы не идти в тишине.

– Да, сестра есть. Нина.

– А она тоже теперь в нашей школе?

– Нет. Она меня старше. Теперь на первом курсе института учится. В педагогическом, на факультете прикладного искусства.

– И что они там изучают? – поинтересовался Арсений, лишь бы не молчать.

– Искусство. В общем, они учатся рисовать, как я поняла.

– И что, твоя сестра хорошо рисует?

– По мне, так не очень, – ответила Аня и улыбнулась. – Мрачновато выходит. Она вообще у нас мрачная… Слушай, – она присмотрелась к его глазам. – У тебя с глазами что-то странное. Один голубой, а другой карий. Как у кота.

– Это называется «гетерохромия». Когда глаза разного цвета, – снисходительно пояснил Арсений. На это часто обращали внимание окружающие, и он научился их отваживать.

– Надо же… – изумилась Аня. – А я раньше такое только у кошек видела. Вот у нашего старого кота такие были.

– И у людей бывает, – Арсений пожал плечами.

Ему нравились его разные глаза. С ними он чувствовал себя особенным.

Дождик мелко-мелко моросил, не переставая, небо со всех сторон сделалось серым – ни намёка на просвет. Воздух был сырым и холодным, и изо рта вырывался едва заметный пар. Они дошли, болтая, до пятиэтажного дома, выкрашенного в бледно-жёлтый цвет. Весь первый его этаж занимал большой магазин.

– Вот здесь я живу, – сказала Аня, остановившись. – Спасибо за компанию.

– Да не за что, – ответил Арсений. – Увидимся в школе. До завтра.

– Пока.

Аня пошла к подъезду.

– Знаешь, я лучше завтра утром за тобой зайду, – сказал он ей вслед.

Девочка обернулась.

– Зачем?

– Ну, пусть первое время видят нас вместе. Тогда, я думаю, она от тебя отстанет.

Аня смутилась.

– Знаешь, ты ведь совсем не обязан мне помогать, – быстро проговорила она.

– Конечно, не обязан, но помогу, – Арсений улыбнулся. – Так что встречаемся здесь утром.

Арсений махнул ей рукой на прощанье, развернулся и пошёл. На душе у него было легко и радостно, оттого что он помог этой неприметной девочке.

Ближе к вечеру дождь усилился. Он настойчиво забарабанил по крышам каменных домов и по ещё зелёным листьям деревьев. Город занавесился прядями дождя и украсился зонтами прохожих. Вечером все спешили по своим домам.

Смеющийся человек бодро вышагивал по улице. Он был одет в алый, расшитый золотыми цветами фрак, длинные полы которого волочились за ним по земле. Под фраком виднелась чёрная футболка – на ней львы, ангелы, орёл – всё уместилось в едва заметный золотой логотип. Поношенные джинсы были заправлены в кожаные сапоги, на которых красным по черному взвивалось вверх пламя. Довершал его одеяние простой чёрный цилиндр.

Под росчерками соболиных бровей как угли горели глаза. Белоснежные зубы беспрестанно обнажались в улыбке. Кожа человека отливала бронзой, а выгоревшие волосы мягкими кольцами спадали на плечи.

Никто не обращал внимания на смеющегося человека, никто его не замечал – а он скользил мимо людей, оставляя за собой незаметный шлейф из сновидений, призрачных грёз и опавших листьев. Земля за его спиной вспыхивала золотыми змейками, которые тотчас растворялись под дождём.

Но вот смеющийся человек замер – улыбка застыла на губах. Словно застигнутый внезапной мыслью, он склонил голову набок, затем поднял её. Принюхался к воздуху. Кто-то прошел здесь сегодня днем, расплескивая отчаяние и тоску по тротуарам. Кто-то, несущий в себе свою печаль, окрасил это место фиалковым.

Смеющийся человек оскалился в улыбке. Как ему нужен был Белый клоун! И сегодня он его найдет.

Он резко повернул с дороги в сторону, в проулок между домами. Полы фрака взвились за его спиной.

Ольга прикоснулась к своему плечу.

Болело ужасно. Наверное, на нём разливался огромный синяк.

Как, впрочем, и на другой руке, и на боку. Она выбежала из дома, едва успев увернуться от очередного удара деревянной швабры, которой так ловко этим вечером охаживал её пьяный отец. Добежав до угла дома, она свернула в соседний двор и там схоронилась в кустах сирени, присев на краешек мокрой скамейки.

Теперь она сидела одна в темноте, промокшая до нитки, и ощупывала свои ушибы. Мать осталась дома, но её Ольге не было жаль, ведь она запрещала жаловаться кому-либо, обращаться за помощью.

Звонить в полицию было страшно: вдруг отца не заберут, тогда он точно подожжёт квартиру, как обещался в прошлый раз, когда она закрыла дверь и не пускала его домой. После этого он избил её так, что она месяц прогуливала школу, боясь показаться с опухшим от синяков лицом.

Ольга жалобно всхлипнула. В горле встал ком. Как всегда, её затопило чувство одиночества и безысходности. У неё даже не было друзей, у которых она могла бы сегодня переночевать. Правда, она могла бы пойти к Арсению, но одной мысли о том, что друг увидит её такую жалкую, мокрую, побитую, хватило, чтобы отказаться от этой затеи.