А. Райнер - Заглянувший. Лунная флайна

Затем началось свободное время, а уже через час нужно собраться у главного входа.

– Животные лучше людей, – сказал я сестре, наблюдая за жирафами.

Они хватали длинными черными языками листья с верхушки дерева.

– Ты все еще вспоминаешь вчерашнюю злую продавщицу? – она повернулась, щурясь на солнце.

– Просто животные лучше. Не грубят друг другу, живут дружно.

– Ага, пока их разделяет забор! Если бы животные умели говорить, они точно так же не жалели бы гадостей друг для друга! И точно так же, как люди, редко говорили бы друг другу хорошее.

Эти слова звучали вполне разумно.

– Значит, прятать в себе лучшее – тоже инстинкт, – предположил я, – Доброта принимается за слабость в человеческом обществе. Надежнее казаться злым и агрессивным, тогда каждый сто раз подумает, следует ли нападать.

– Если недостаточно добра внутри, и ты не чувствуешь в нем твердой опоры, то проще прикинуться злым. Но я так делать не собираюсь, – сестра кивком пригласила к следующим вольерам.

Мы пошли по тропинке вдоль насаженных кустов, пестрящих цветными лепестками, вдоль композиций, составленных из круглых камней, мимо зеленого пруда с кувшинками.

– Помнишь, ты говорила, что в прошлой жизни была лошадью? – вспомнил я, – И сейчас, не будь ты человеком, была бы кем-то травоядным. Пришлось бы всю жизнь удирать от хищников, прятаться в зарослях и не смыкать глаз темной ночью! А на хищников кто нападает? Они – цари природы, всех держат в страхе и подчинении! Лучше быть львом и охотиться на других!

– У львов самки охотятся! Львы охраняют прайд.

– Тогда еще лучше! Хочешь – бегай за зебрами, хочешь – не бегай, все равно еду другие добудут. А охранять в саванне от кого? От тушканчиков да сурикатов? Слоны – и те медленные! Ни один зверь не представляет для львов угрозы, кроме человека с ружьем.

Мы протиснулись сквозь смеющуюся толпу и увидели дюжину обезьян. Они прыгали на ветвях, катались на автомобильной шине, как на качелях, висели на хвостах, гримасничали и радовались зрителям. Пожалуй, это были единственные животные, слишком похожие на людей.

Когда обезьяны случайно показывали неприличные жесты, толпа взрывалась новыми приступами хохота.

Один из шимпанзе увидел курящего человека и стал пародировать его – подносил два пальца к губам и убирал руку, якобы выдыхая дым. Никто из присутствующих явно не ожидал такого проявления интеллекта. Все собравшиеся начали хлопать, улюлюкать, приободряя обезьян, и они старались пуще прежнего.

Затем какой-то мужчина просунул через решетку банан. Обезьяны с визгом кинулись наперегонки, ввязываясь в нешуточную драку. Только что веселые милые обезьянки превратились в диких зверей, кусающих и царапающих своих сородичей. Шерсть летела клочьями пока несчастный банан кочевал из лап в лапы.

Глядя на эту сцену, я подумал, что чем больше мозг, чем выше интеллект, тем больше зла помещается в голове.

В этот момент одноклассник решил пошутить над приматами. Он протянул через прутья пластиковую коробочку от драже. Обезьяны снова подрались, но первым схватил коробочку самый крупный из стаи.

Он повертел в лапах яркую коробочку, попробовал на зуб, и со всей силы швырнул обратно в решетку. Та шумно спружинила, коробочка отлетела в сторону, и несколько совсем маленьких детей заплакали от страха. Родители поспешили их увести, а большая обезьяна издала разъяренный рев.

Испугавшись, одноклассник отошел подальше, ожидая дальнейших событий. Большая обезьяна подошла вплотную к решетке – мы оказались одного роста. Я ощутил горячее дыхание животного, прочувствовал весь его гнев и обиду на людей.

Страх пробрал насквозь. Внутренности скрутило и немного закружилась голова.

Взглядом он передал свои мысли и на мгновение я сам оказался по ту сторону вольера. Это я сидел секунду назад на той ветке, голодный и замученный, уставший от постоянных взглядов, от вечного шума вокруг. Это люди превратили меня в безвольного шута, в нелепого клоуна. Они взяли мою судьбу в кулак, сжали мою свободу до нескольких обшарпанных метров, измазанных фекалиями.

Я делаю несколько несмелых шагов от вольера, а затем резко разворачиваюсь и иду прочь. Сестра не отстаёт.

– У него человеческие глаза, – шепчу я, пытаясь прийти в себя.

– А что, если наоборот?

– У людей глаза обезьян?

– Ну да, – кивает сестра, – Как напоминание, что мы – не венец природы, а ее часть. Что обезьяны ничем не хуже, что они наша близкая родня, и мы обязаны о них заботиться, а не потешаться.

– И какие, по-твоему, глаза должны быть у людей?

Она пропустила вопрос мимо ушей. Мы двинулись дальше, по бревенчатому мостику через пруд с розовыми фламинго и утками. Сестра остановилась на середине моста, задумчиво глядя вдаль. Я стоял рядом и молча наблюдал за желтыми утятами, плывущими вереницей за мамой-уткой.

– Однажды мне приснился странный человек, – сказала сестра, – Высокий, с длинными волосами и фиолетовой кожей. Лицо не запомнила, но глаза… Они сияли и переливались, и были так глубоки, что можно было бы нырнуть в них и потеряться. Я никогда не встречала подобных глаз среди людей. Мне кажется, именно такие глаза определяют принадлежность к высшему. Глаза, связующие с божественным, а не с животным…

Сестренку как обычно понесло – подумал я, и, взглянув на часы, сказал:

– Осталось двадцать минут.

Сестра осталась зарисовывать в блокнот фламинго, а я прошел в павильон птиц.

В крошечной темной комнатке были только вешалки, стойка под зонты и красивая рельефная арка, ведущая к птичникам.

– Привет! – прозвучал громкий голос сзади.

От неожиданности я подпрыгнул. Точно уверенный, что вошел один, я резко обернулся и не увидел говорящего. Жуть, аж волосы на затылке зашевелились…

– Привет! – снова раздалось из темного угла.

Я подошел ближе и увидел, что в железной клетке сидела небольшая птица, напоминающая ворону, но с оранжевым клювом и желтым ободком на шее.

Как странно: когда со мной здоровались люди, я отвечал им из вежливости, внутренне лишь раздражаясь. Я хотел, чтобы меня не замечали, не донимали вопросами «как учеба?» и «завел ли подружку в классе?», чтобы не заваливали дурацкими советами из «жизненного опыта».

Люди постоянно улыбались, приветствуя меня, но я знал, что их улыбки натянуты. Они больше походили на звериный оскал. Я бы предпочел стать прозрачным, чтобы не видеть эти фальшивые приветственные улыбки.

Но когда со мной поздоровалась эта птица самым что ни на есть человеческим голосом, я обрадовался и, конечно, удивился. Ее приветствие оказалось приятным, и я поздоровался в ответ.

– Так ты у нас лучше любого попугая звуки копируешь! – улыбнулся я пернатому созданию.