Аликс Е. Харроу - Десять тысяч дверей

– Ах да, лампа. Положи ее к ковру и ожерелью, пожалуйста. Только ни в коем случае не три… Хотя… Ну что такого может случиться? – Я не была уверена, что отец обращается ко мне, пока он не поманил меня к себе. – Неси-ка ее сюда.

Я вручила ему бронзовый сосуд, который достала из ящика с надписью «ТУРКЕСТАН». Артефакт был не слишком-то похож на лампу; скорее он напоминал небольшую птицу необычной формы, с длинным носиком-клювом и странными символами на крыльях. Отец аккуратно провел пальцем по письменам, и из носика повалил маслянистый белый дым. Его клубы поднимались, изгибаясь и скручиваясь, как бледная змея, складываясь в формы, похожие на слова.

Отец разогнал дым рукой. Я моргнула.

– Как… Там, наверное, спрятаны фитиль и огниво. Как это работает?

Папа с полуулыбкой убрал лампу обратно в ящик. Потом он пожал плечами. Улыбка сделалась шире, а в глазах, спрятанных за стеклами очков, сверкнуло что-то похожее на веселье.

Может, дело было в том, что он так редко улыбался, или в том, что день так замечательно складывался, но я, не подумав, выпалила нечто ужасно глупое:

– Можно мне с тобой?

Отец склонил голову набок. Улыбка исчезла.

– Когда ты поедешь в Бразилию. Или в следующий раз. Возьмешь меня с собой?

Для меня это была несбыточная мечта, настолько желанная, что даже думать о ней больно, поэтому ты прячешь ее в самом сердце, как тлеющий уголек. Но подумать только: сбежать из мира бесконечных гостиничных вестибюлей, универмагов и дорожных плащей с аккуратными пуговками… Нырнуть, словно рыба в реку, в ревущий поток жизни и поплыть рядом с отцом…

– Нет. – Холодно, резко. Окончательно и бесповоротно.

– Я опытный путешественник, спроси мистера Локка! Я не мешаюсь, не трогаю то, что нельзя, ни с кем не заговариваю и не отбиваюсь от остальных…

Между бровей отца снова возникла складка озадаченности.

– И зачем тогда путешествовать? – Он покачал головой. – Мой ответ – «нет», Январри. Это слишком опасно.

Я почувствовала, как жар стыда и гнева покалывает кожу на шее, но промолчала, потому что боялась расплакаться и сделать еще хуже.

– Послушай. Я добываю уникальные и ценные вещи, понимаешь? Для мистера Локка и его друзей из Общества. – Я не стала кивать. – Так вот, они, судя по всему, не единственные, кого это интересует. Есть и другие… Не знаю, кто именно… – Он сглотнул. – Здесь ты в безопасности. Для маленького ребенка лучше места не найти. – Последние слова прозвучали заученно и больше напоминали эхо чужих слов, так что я сразу поняла – отец цитирует мистера Локка.

Я кивнула, опустив взгляд на засыпанный соломой пол.

– Да, сэр.

– Но… Однажды я возьму тебя с собой. Обещаю.

Мне хотелось поверить ему, но за всю свою жизнь я успела наслушаться пустых обещаний и научилась их распознавать. Я ушла, не сказав больше ни слова.

Спрятавшись в своей комнате, я завернулась в розовое с золотом одеяло, которое все еще пахло мускатом и сандаловым деревом, достала монету из кармашка, вшитого в юбку, и посмотрела на серебряную королеву. У нее была озорная улыбка, которая словно манила за собой, и на мгновение мое сердце сорвалось в полет, а на языке возник привкус кедровой смолы и соли…

Я подошла к комоду и спрятала монету под обивку шкатулки с украшениями. Я решила, что уже слишком взрослая для того, чтобы таскать с собой такие безделушки.

В марте тысяча девятьсот восьмого мне было тринадцать – возраст, в котором постоянно чувствуешь себя неловко и вообще поглощен исключительно самим собой, поэтому я почти ничего не помню про этот год. Кроме того, что подросла на четыре дюйма и что Вильда заставила меня носить на груди кошмарную жесткую конструкцию. Мой отец путешествовал на пароходе, который направлялся к Южному полюсу, и все его письма пахли льдом и птичьим пометом. В восточном крыле особняка Локка гостила группа неприятных с виду техасских нефтяников, а мне было велено не попадаться им на глаза. Тоска и одиночество терзали меня так, как могут терзать только тринадцатилетнего подростка – то есть очень сильно.

Единственной моей компанией была Вильда. За прошедшие годы она прониклась ко мне намного большим расположением, поскольку я наконец начала вести себя как «настоящая юная леди». Но это расположение означало лишь, что моя нянька чаще улыбалась – ее улыбка казалась мне ржавым, покрытым паутиной хламом, который несколько десятилетий провалялся в пыльном сундуке, – и иногда предлагала почитать со мной вслух «Путешествие пилигрима» для развлечения. С ней я чувствовала свое одиночество чуть ли не острее, чем если бы была совсем одна.

Но потом произошло некое событие, после которого я больше никогда не оставалась одна.

Как-то раз я, скрючившись за письменным столом в кабинете отца, переписывала бухгалтерские книги для мистера Локка. В моей комнате тоже имелся стол, но я предпочитала сидеть здесь. Отца все равно почти никогда не было дома. Мне нравились тишина и неподвижность этого кабинета, а в воздухе крохотными пылинками висел папин запах – запах морской соли, специй и незнакомых звезд.

Но больше всего мне нравился отличный вид на подъездную аллею, открывавшийся отсюда, и я знала, что точно не пропущу момент, когда к дому подъедет, покачиваясь, повозка Сэмюэля Заппиа. Он почти перестал присылать мне газеты – эта наша традиция практически сошла на нет, как переписка со старыми друзьями, чьи письма становятся все короче с каждым месяцем, – но всегда приветственно махал. В этот день я увидела, как его дыхание сорвалось с губ облачком пара, а потом он запрокинул голову, чтобы посмотреть на окно кабинета. Мне показалось, или его зубы сверкнули в улыбке?

Его повозка свернула в направлении кухни, а я начала придумывать и тут же отметать предлоги, под которыми могла бы пройтись мимо него в ближайшие полчаса. И тут в дверь постучала мисс Вильда – с глубоким подозрением она сообщила, что юный мистер Заппиа хочет со мной поговорить.

– О. – Я попыталась изобразить непринужденный тон. – Зачем это?

И отправилась вниз. Вильда шла за мной по пятам, как большая шерстяная тень. Сэмюэль дожидался меня, стоя рядом со своими пони и бормоча что-то в их бархатистые ушки.

– Мисс Сколлер, – произнес он в знак приветствия.

Я заметила, что большинство бед, с которыми сталкиваются подростки, обошли его стороной. Вместо того чтобы отрастить десяток лишних локтей и превратиться в подобие неуклюжего новорожденного жирафа, он стал более складным и грациозным. Более привлекательным.

– Сэмюэль. – Я обратилась к нему самым «взрослым» тоном из возможных, как будто не бегала с ним в догонялки, требуя немедленно сдаться, и не поила его волшебными зельями, состоявшими из сосновой хвои и озерной воды.