Эвелина Тень - Мой парень – снеговик

– Бычкова, ведите себя вежливо! – одернула её математичка.

– Давайте все останемся на своих местах, – примирительно подытожила я.

Прозвучал звонок, и мы побрели к своим столам.

– Спасибо, – шепнула Фунтику, – ты сегодня прямо сэр Галахад!

Пафнутий тоже был гуманитарием, поэтому переспрашивать не стал, а ответил:

– Не такой уж и Галахад. Можно было предложить пересадить нас с Савкой перед тобой, ну, просто поменяться партами.

– Точно! Это мысль! – воскликнула я и передо мной как наяву возникла восхитительная картина того, как я с остервенением тычу в спину Заболоцкого всеми доступными мне острыми предметами. – Почему же не предложил?

Фунтик криво улыбнулся:

– Но тогда вертеться пришлось бы мне. Так что никакого джентельменства…

Я усиленно заработала мозгами: нет ли в этой фразе романтического подтекста? Ну, в смысле, что ему хочется смотреть на меня? И каково моё отношение, если есть? Бросила быстрый критический взгляд на Пафнутия: он был высокого роста и всегда модно стригся. Но это, собственно, и были все достоинства его внешности, к тому же из-за худобы высокий рост превращался в долговязость, а классная стрижка в сочетании с простоватым носатым лицом смотрелась скорее забавно, чем стильно. Н-да, герой не моего романа…

– К тому же я чувствую себя виноватым из-за «Щелкунчика», – успел шепнуть мне Фунтик до того, как Валентина Сергеевна громогласно объявила:

– Начинаем урок геометрии. Тема урока…

«Щелкунчик», да. Геометрия была не так страшна как алгебра, поэтому я позволила себе слегка отвлечься и вспомнить про «Щелкунчика». В нем причина того, почему я вместо физкультуры иду на дополнительную хореографию. Каждой приличной школе полагается иметь традицию, и, лучше всего, культурную – такая была и в нашей гимназии. Каждый год у нас силами учащихся ставили балет «Щелкунчик». Вернее, ставили-то его, конечно, учителя, но танцевали мы, дети. Конечно, это был сокращённый и переработанный вариант балета, но всё же постановка требовала много усилий и, в конце концов, зрелище выходило грандиозным (по школьным меркам). И каждый (каждый!) ученик оказывался причастным к этому волшебному действу. В этом году мы везли «Щелкунчик» в Америку, в город – побратим Луисвилль, поэтому репетировали особенно тщательно, по крайней мере, тот состав, который утвердили лететь за океан. Меня утвердили, и я танцевала Мари. Если честно, то одна из трёх Елизавет – а именно, Алтуфьева, была ничуть не хуже меня, а если объективно, то и лучше, – но воспротивились преподаватели: в этом году нас ожидал ЕГЭ, и вроде как Лиза с её посредственной успеваемостью никак не могла пропустить целых две недели учебного процесса. Особенно возражала учительница английского: Алтуфьева в первой четверти едва вытянула предмет на трояк, и Маргарита Викторовна опасалась с такой подопечной опозориться. Видимо, нам в Америке предстоит также активно общаться, как и танцевать.

Я вздохнула. Мой Принц-Щелкунчик – Пафнутий – также останется в городе и будет выступать с Лизкой в главном спектакле школы. Его родители тоже посчитали, что Фунтик должен усиленно готовиться к единому госэкзамену и потому ни дня школы пропустить не может. Фунтик возражать не стал: он в Америку последние три года каждое лето летает, у него там тётя живет, вышедшая замуж за преподавателя колледжа. Так что для него одной поездкой больше, одной меньше – какая разница? Не то, что мне – я и в Турции-то прошлым летом впервые побывала! Так что я в Америку хотела, и очень, потому рискнула и ЕГЭ, и свободным временем: до поездки оставались две с половиной недели, и мы репетировали практически каждый день.

В раздумьях и мечтах геометрия пошла быстрее, а поскольку Савелий ни разу за весь урок не ткнул меня и не ударил, то жизнь, похоже, начала налаживаться. Я пару раз посмотрела на наручные часы, потом то же самое проделала Лена.

– Слушай, у меня они отстают, что ли? – озадаченно пробормотала подруга, пытаясь одним глазом смотреть в тетрадь, а другим следить за секундной стрелкой. Ну, последнее усилие, и вот он, долгожданный звонок! Старательно сгорбленные над партами спины тотчас же распрямились. Огорченная Валентина Сергеевна торопливо продиктовала список домашних заданий, и мы их даже послушно записали перед тем, как соскочить с места, побросать пожитки в рюкзаки и вылететь в коридор. Там мы – я, Лена и две девчонки с парты перед нами – слегка притормозили и переглянулись.

– Ура! – выразила общую мысль Лена и вздохнула с облегчением. – Ура! Что у нас там дальше по плану?

– Физика, что же ещё? – ответили Ольга с Оксаной – девушки, с которыми мы дружили партами.

– Физика, слава Богу! – пробормотала я и ужаснулась: это до какого же состояния надо довести юных и весьма недурных дев, чтобы они физике радовались?!?

– К тому же это четвертый урок будет, – мечтательно заметила Лена, и наши лица дружно прояснились: после четвертого урока наступал обед. Вчетвером мы направились в кабинет физики, полные энтузиазма и самых радужных ожиданий. Привычно лавируя среди одношкольников, мы добрались до лестницы и начали подъём, и тут нас атаковали три пацанёнка, с громкими воплями сбегавшие со второго этажа.

– Так, мелочь, что за дела? – Лена крепко ухватила за руку одного из мальчишек, имевшего неосторожность со всей силы врезаться ей в живот.

– Начальная школа? – мы, нахмурившись, уставились на фиолетовый трикотажный жилет нарушителя порядка. – Что вы здесь делаете?

В качестве лирического отступления расскажу о форменной одежде нашей школы, разработанной известным городским дизайнером (хотя всё кажется настолько простым и незамысловатым, что непонятно, что тут было особо разрабатывать, да ещё и специально приглашенному дизайнеру). Итак, все ученики в качестве отличительного признака носили плотные трикотажные жилеты, гордо украшенные эмблемой гимназии: начальная школа – темно-фиолетовые (к ним шли такие же брюки и юбочки), средняя школа – серые (которые комплектовались серыми же брюками и – вот она, находка модельера! – серыми юбками в красно-черную клетку), и старшие классы – темно-синие (с низом такого же немаркого цвета). Блузки и рубашки дозволялось выбирать на свой страх, риск и вкус, оставляя ограниченную, но реальную возможность для воплощения естественного человеческого стремления к индивидуальности и творчеству. Отмечу, однако, что идея самовыражения через одежду покинула меня ещё в средней школе, когда пришлось перейти на самостоятельную стирку и глажку и формы, и всех сопутствующих ей элементов. Так что на текущее время мой гимназический гардероб помимо синих жилета и юбки по колено состоял из трех водолазок: простой белой, серой и, для особенных случаев, белой с темно-синим кантом и вышитым на вороте цветком.