Татьяна и Дмитрий Зимины - Распыление. Дело о Бабе-Яге

– Перестань брюзжать, стажер. А то я тебя выпорю, честное слово.

– Жрать охота, – пожаловался я.

– Ничего, потерпишь. Сытое брюхо к учению глухо.

– А я думал, что голодное…

– Отставить прения! – Лумумба так грозно сверкнул синими глазами, что я испугался: теперь точно превратит. И зажмурился.

– Ладно, расслабься, – сжалился начальник. – Люблю, когда боятся… И он, как ни в чем ни бывало, пошел дальше. – Итак, молодой падаван: от какой маганомалии мы имели счастье уклониться не далее, как десять минут назад?

Я быстренько прикинул:

– Файербол обыкновенный, сиречь – огненный шар. Напряжение… шестнадцать ампер по шкале Бен-Бецалеля.

– А о чем это говорит?

– О том, что в городе есть по меньшей мере один сильный маг, о котором в агентстве не знают.

– И… – подбодрил учитель.

– Лёня не врал: Пыльца в городе есть. И много, – я кивнул на звездообразную обугленную трещину в мостовой. Трещина давно остыла, и прохожие не обращали на нее никакого внимания.

– Опять файербол?

Наклонившись над трещиной, я осторожно потянул носом. Пахло соляной кислотой и желудочным соком.

– Нет. Думаю, это жаббервог.

– Интересно… – Лумумба опять принялся напевать. – Сначала козлик, потом огненный шар, теперь – жаббервог. О чем это говорит?

– Никакого почерка. Или это несколько разных магов, или…

– Очень мощный универсал.

– Хрен редьки не слаще.

– Не скажи… – Лумумба довольно потер руки. – А давненько мы с тобой не попадали в хорошую передрягу, а, падаван?

– Да уж скажете тоже… – обиделся я. – А Стёпка-Растрепка в Воронеже?

– Ну, это было на прошлой неделе. Седая старина.

Я закатил глаза.

– Эх, нет в тебе духа авантюризма, дружок! – пихнул меня в бок Лумумба. – И в кого нынче такая скучная молодежь?

– Хотелось бы, знаете ли, пожить, – склочность моего характера возрастала пропорционально радости наставника и бурчанию в собственном животе. – Вам-то что, вы уже старый… Сорок лет, как-никак. А мне, сиротинушке, неохота буйну голову под вражескими файерболами в чужих землях сложить.

– А неохота – так учись! – потерял терпение Лумумба и больно стукнул меня по лбу. Я всхлипнул, всем своим видом демонстрируя неприкаянность и безутешность.

– Ладно, – сжалился учитель. – Пойдем, я, так уж и быть, тебя покормлю. Но сначала – зайдем в Агентство.

Маша

…На Филигранной улице распахнулась дверь продуктового и я ускорила шаг. Заскочу, куплю близняшкам чего-нибудь вкусненького. Да и Ласточку хочется порадовать.

Внутри никого, кроме сонных мух и зевающего во весь рот продавца, не было. Зато на прилавке красовался огромный мешок с мороженными пельменями. Ого! Это я удачно зашла: сама я готовить не умею, разве что макароны с тушенкой.

Увидев ценник, я насторожилась. Помнится, как-то польстилась на дешевый фарш, а он оказался крысиным. Все домашние брюхом маялись…

– А с чем пельмени-то? – спросила я.

– А с драконятиной, – дядька равнодушно зевнул, прикрывая рот толстой лапой. – Третьего дня за рекой дракона завалили. Мяса с него сняли – пропасть, все склады забили.

Драконятина. Ну-ну…

– И… – я заговорщицки понизила голос. – Как она на вкус?

Продавец медленно оглядел меня с головы до ног, отметив и бляху Охотника, и Пищаль за спиной, и куртку, забрызганную свежей кровью, но не повел и ухом.

– А как индюшатина. Тока пожощщэ. Дак в фарше ж незаметно, – и подмигнул заспанным красноватым глазом.

– Ну, если как индюшатина… – я тоже подмигнула, – Тогда на все, – и высыпала из кошелька горсть монеток. Было их не густо. Вчера, перед дежурством, пришлось заскочить в аптеку за лекарствами.

Дядька, не считая, смахнул монетки под прилавок, а на весы бросил большой кулек из оберточной бумаги. Нагреб пельменей, высыпал в кулек. Глянул на меня, перевел взгляд на Пищаль… Нагреб еще. Кинул взгляд на весы, зачерпнул из мешка прямо горстью и сыпанул еще десяток. Пельмени глухо стукались друг о друга.

– На здоровье! – напутствовал он.

– И вам не хворать, – поблагодарила я, принимая кулек. Тяжелый, килограмма на два потянет…

Улыбнулась. Вот приду домой, а Сашка с Глашкой: – Маш, а Маш! Что ты нам принесла? А я им: – Пельмени с драконятиной… Очешуеть.

Третьего дня за рекой завалили не дракона, а динозавра. Был он и вправду здоровенный, и глупый, как курица. Пугая огнеметами, его загнали в яму с кольями, и, между прочим, это я сделала решающий выстрел.

В переулке мелькнуло что-то белое, ослепительное. Мелькнуло – и пропало.

Показалось. Наверное. А… если не показалось? Осторожно ступая, я шагнула вглубь подворотни. Опять сверкнуло!

…Он стоял в тенистом дворике под липами и пристально смотрел на меня. Длинные точеные ноги, будто сотканная из солнечных лучей шкура, длинный витой рог…

Я протянула руку – единорог, всхрапнув, отскочил. Но не убежал, а опять застыл, искоса поглядывая на меня. Вокруг никого. Только я и он. Стоит, помахивая пышным хвостом и легонько так бьет копытом. Но, как только я приблизилась, он вновь отпрыгнул. Затем заржал, мотнул головой и скрылся, мать его лошадь за ногу, в подворотне.

Нужно его поймать. Если поспешить, пельмени даже разморозиться не успеют, а я зато смогу… Ладно. Не буду загадывать раньше времени.

Я никак не могла разглядеть паршивца целиком – после первого раза глупая животина к себе не подпускала. Мелькал то длинный хвост, то изящный изгиб шеи, то хитрый, будто подмигивающий, глаз… Так и бежали: он – впереди, я – за ним. Не заметив, забрались в самую глушь, в Окраины.

Пришла в себя в глухом и узком, как колодец, дворе. Всё здесь заросло крапивой и лопухами, асфальт детской площадки взломали молодые деревца, песочница превратилась в черное квадратное озерцо. Наклонившись, я взглянула на свое отражение. Лицо бледное до синевы – сказывается бессонная ночь, волосы растрепались и торчат в разные стороны, как у тряпичной Энни…

На каждом дежурстве даю себе обещание: взять в следующий раз зеркальце и расческу. Но, вернувшись домой, благополучно об этом забываю. Пытаясь расчесаться пальцами, заметила белую вспышку. Развернулась – никого.

Пробираться пришлось по центру улицы, держась подальше от домов. С крыш в любой момент мог сорваться кусок шифера или обломок кирпича. Места были знакомые, хотя за пять лет многое изменилось. Деревья стали выше, дома еще больше обветшали и таращились пустыми провалами окон. Кучи мусора заросли травой. Но приметы остались прежними. Вон там – старая водокачка, над её крышей всё так же кружат вороны. Рядом расщепленный молнией дуб, под корнями которого вырыта обширная нора. В норе, если не находилось другого убежища, можно было переждать ночь…