Ольга Батлер - Золотой жёлудь. Асгарэль. Рассказы

Японец перевёл дух: о-кагэсама-дэ, отстала наконец старуха. Теперь можно помечтать о тёплом душе и чистой постели. Но сервис гостиницы «Меридиан» даже самого неприхотливого постояльца лишал добродетельности. Дверь в номер не запиралась (Игараси-сан подпёр её платяным шкафом), а в полночь у соседей началась пьянка. Игараси ворочался в постели под чужие пенье и галдёж, раздражённо думая, что громкий притворный смех выдаёт у мужчины недостаток уважения к себе, а у женщины… что он может выдавать у женщины… Похотливость, наверное.

За стенкой раздались шум драки и вопли: «убивают!» Потом кто-то стал ломиться в номер Игараси-сана – от сокрушительных ударов в дверь шкаф заходил ходуном. Японец больше не раздумывал: он схватил портфель и не слишком складно выпрыгнул из окна. К счастью, в «Меридиане» было всего два этажа.

Его отвезли в самую обычную районную больницу – с духотой и сквозняками, с запахом болезней и лекарств, с не запирающимися (в интересах больных, конечно) кабинками туалетов, с криками боли по ночам и утренним вывозом умерших на грузовом лифте, где к стене была приклеена скотчем иконка-календарь. Положили Игараси под большим фикусом в коридоре между мужским и женским отделениями.

Здесь подрабатывала сиделкой статный воин Света. Именно воином она была. Сиделкой её называть язык не поворачивался, потому что сиделка – это пассивное кроткое существо, которое с вязанием или мобильником тихонько сидит возле больного, изредка давая ему попить, если он очнётся. А Света ни минутки не сидела. Десять старух находились под её платным надзором, каждую надо было накормить, подмыть и протереть, перепеленать. Пока Света ловко обрабатывала их дряблые промежности, старухи в полубреду называли её мамой и всё просили за руку их подержать, но Света отказывала, она знала, что это они последнюю энергию из неё высосать хотят.

Война Светы – против смрада и разложения, когда плоть отказывается подчиняться человеку – шла на самом последнем рубеже. Её главным оружием были мочеприёмники, одноразовые силиконовые перчатки, детская присыпка, слабительные свечки, баллончик с ароматной пенкой, памперсы.

– Утка нужна? Может, обтереть вас? – спросила она японца.

У Игараси-сана имелся опыт телесного общения с блондинками. Когда Света брызнула ему на живот пенкой, он вздрогнул и игриво спросил:

– Горных мужчин не боитесь?

– Вы с гор спустились, что ли? – спросила она, мягко произнося “г” на южнорусский лад.

– Извините. Не горных, а голых, – смутился он. – Мы, японцы, ваши буквы “л” и “р” путаем.

– Никаких мужчин я не боюсь, ни одетых, ни голых, – с презрением ответила Света, не прекращая работы.

– Вы одна живете?

– Сейчас одна. Дочка в Перми учится на коммерческом… Ещё Яшка со мной жил… – на её лице проступила лёгкая тень. – Прошлым летом в форточку улетел. Ласковый был попугай, всё причёску мне перебирал: «Давай поцелуемся!» Иногда матом ругался – «Вася, иди ты на …». Вася – это мой муж покойный, пил сильно… Для него Яшку и купила, чтобы речь после инсульта восстанавливать.

Она укрыла Игараси-сана одеялом.

– Всё. Ладушки. Если что, зовите. Я тут круглые сутки.

Японец проводил женщину взглядом. Её вздыбленные ядрёной химией волосы показались ему шлемом воительницы. Сан ва кирэй дэс нэ… Да. Красивая.

Ночью господину Игараси приснился театр Кабуки. Показывали легенду о создании Японии. Юная богиня Изанами со своим будущим мужем спустились с неба и были счастливы на островах, пока не случилась беда. Родив бога огня, Изанами умерла, унеслась обратно на небо и превратилась там в чудовище, богиню смерти.

– О-о-о-уи!

—И-и-и-о-ои!

Лица, позы и возгласы были выразительными до слёз. Журчала флейта хаяси, постанывал барабан цудзуми, и подражал журавлиным голосам, умилял душу любимый сямисен. Звуки музыки зависали в воздухе и таяли медленно, словно нежные португальские сладости в жаркий день. Тин-тон-сян…

Полетели, закружились белые лепестки, из-за зонтика выглянула красавица с утыканной цветами прической. Это была Изанами. Как птица крыльями, замельтешила она своими длинными рукавами.

Ладу-ладу-ладушки, где были – у бабушки,

Там чернеет одинокий вяз и на вязе вызрели плоды,

Тысячи слетелись разных птиц,

Но тебя, мой милый, нет и нет.

Богиня приблизилась к Игараси – её лицо показалось знакомым. «Света-сан!». Сиделка ответила Игараси-сану нежным прикосновением веера и вдруг навалилась на него, властно потащила из сна. Он открыл глаза: в свете коридорного ночника рядом на подушке лежала растрёпанная седая голова. Да это сама Смерть!

Крики японца и старухи перебудили всех – даже тех больных, которые вечером приняли снотворное…

– Она просто слепая и глухая, в туалет пошла и заблудилась, – оправдывала столетнюю бабулю Света, делая Игараси успокоительный укол.

Наутро она отвела его в женскую палату, чтобы предъявить ночную визитёршу. Обложенная тремя подушками, в расцвеченной васильками ночной рубашке и в антиварикозных чулках та, свесив свои древние ноги, сидела на кровати, смотрела вдаль невидящими глазами и не подозревала, что на её тумбочке остывает, превращается в холодную лепёшку манная каша.

Игараси-сан стал кормить слепую. Он прижимал чайную ложечку к её нижней губе и, когда бабуля приоткрывала беззубый рот, отправлял туда кашу, время от времени осторожно собирая подтёки манки с фарфорово-хрупкого, обросшего белыми волосками старушечьего подбородка. Бабушка ела сосредоточенно, как ребёнок, и японец вздохнул от переполнившего его умиротворения.

– А теперь, девонька, спинку мне почеши, – икнув, попросила слепая.

– Т-тикусё!! – Игараси даже хрипло хохотнул – на плече у неё было скопление родинок, вместе они образовали иероглиф огня.

– Изанами, а ведь я тебя больше не боюсь, – хитро шепнул он старухе по-японски. – Ты совсем не страшная.

– Вот и я говорю. Меня вчера лазарем лечили, да толку что, – откликнулась слепая. – Жить не живу и помирать не помираю. Похоронное платье моё моль съела ещё в позапрошлом году… Правее почеши… Под лопаткой…

Вечером к нему снова пришла Света, и пенка снова была прохладной на его коже, а женские руки – тёплыми.

– Трудновато вам, наверное, в чужой стране, – сказала Света. – Всё не так, всё не по-вашему. Я бы не смогла.

– Когда первый раз в Москву приехал, прочитал “ЗООПАРК” над воротами и подумал, что это парк номер триста, – сказал японец. – Ну надо же, я удивился, в Москве столько парков!

Игараси-сан и Света дружно расхохотались. Он – дробно и заразительно, обнажая красивые зубы цвета слоновой кости, она – поблескивая золотой фиксой и вытирая слёзы.

– Ой не могу! Парк номер триста! А я вот недавно что учудила… Поставила утюг на полку холодильника – вместо шкафа!