Дмитрий Ахметшин - Странные миры

У него получалось: "музыг", губы дёргались (особенно верхняя), пытаясь сдержать ухмылку. В голове его уже созрел план коварного удара в тыл противнику, к которым для Валеры автоматически причислялся каждый, кто не торопился стать ему союзником в играх на грани детской жестокости.

– Эй, ребята! Давайте отберём у него штаны. Пускай сходит к воспиталке и попросит у неё юбку.

– Зароем их в снег! – с восторгом подхватил кто-то.

– Посмотрим, как он побегает по морозу…

Внезапно круг детей разбил серый мохнатый валун – тётя Тома, та самая "воспиталка", которую никто не отважился бы так назвать в глаза, зато за глаза называли все. Посмотрела на Данила, который снова, запрокинув голову, принялся промокать нос варежкой, а потом обвела строгим взглядом других ребят.

– Что здесь происходит, дети? – спросила она, и Валера потупился. Его свита начала потихоньку отползать в стороны, будто опасаясь, что камень воспитательских телес сейчас покатится вперёд и вомнёт их в снег.

– Да ничего, тётьтома… Этот нытик…

– Да как вам не стыдно! Он же ваш товарищ!

– Это не мы его ударили, – завыл кто-то из мальчишек. На лице Валеры отразилось облегчение. Было видно, как претит ему оправдываться – даже если он ни в чём не виноват. Валера собирался совершать поступки, а не оправдываться за них.

Тётя Тома набросилась на говорившего, словно первобытный, обросший мехом коршун из северных широт.

– Так вы могли бы не стоять истуканами, а позвать меня!

Она помогла Данилу встать, отряхнула его от снега. За её спиной все участники импровизированного театрального представления по одному скрывались за кулисами под молчаливое одобрение зрителей, которые тоже начали потихоньку расходиться.

– Они тебя не обидели?

– Не знаю, – сказал Данил. У него кружилась голова. Пар, вырывающийся изо рта, казался багровым.

Тётя Тома взяла мальчика за руку, провела мимо играющих детей в помещение, заставила вытереть о коврик ноги и подтолкнула к раковине.

– Умойся, а я схожу за салфетками и ватой.

– Придёт тётя медсестра?

– Нет, что ты. Это просто кровь из носа. Никаких уколов, – она подмигнула мальчику в висящее над раковиной зеркало и нахлобучила глубже его шапку. – И медсестру мы, пожалуй, звать не будем.

Она подождала, пока он смоет с подбородка и верхней губы кровь, потом сказала:

– Никаких медсестёр… при одном условии. Если мы с тобой не будем говорить твоим маме и папе, что у тебя снова шла носом кровь. Ладушки? Ну зачем их беспокоить!

Данил пожал плечами, разглядывая в зеркало курчавые волоски, торчащие из подбородка тёти Томы. Она не уходила. Люди в белых халатах со всеми их хитрыми блестящими штуками, которыми так и норовят залезть тебе в ухо или нос, не пугали мальчика – не то, чтобы он насмотрелся их достаточно за свою жизнь, хотя и это тоже. Всё дело в ощущении, которое Данилу запомнилось очень хорошо – ощущении вынужденной покорности. "Тебе никуда не деться из этого кресла, – шептало оно, стискивая до немоты руки и вызывая судороги в ногах. – Они будут делать с тобой ужасные, болезненные вещи, и называть это уходом за здоровьем". И воспитательницу тоже можно понять. Она не хотела лишаться еженедельного пайка из сладостей.

Грозовая туча начала рассеиваться, только когда он пролепетал:

– Хорошо, тётя Тома.

Она уплыла за горизонт, так и не сняв верхней одежды и оставляя мокрые следы на паркете. Данил склонился над раковиной, вглядываясь в красные полосы на белом фарфоре (от него, как и от снега, в голове раздавались беззвучные хлопки, вспышки боли) и пузыри крови у сливного отверстия. Потом, повинуясь порыву, повернулся и захлопнул дверь.

Что-то должно было произойти. Кровь не останавливалась. В глотке горячо, будто она поднималась по пищеводу, в желудке пусто и нехорошо. Вместо того чтобы просто стоять над раковиной и ждать тётю Тому с ватой или запрокинуть голову, как Данил обычно поступал, он зажал одну ноздрю и принялся усиленно дышать. При каждом выдохе зубы стукались друг об друга и вызывали где-то в недрах головы странное певучее эхо.

Я просто уроню голову в раковину и усну, – рассеянно думал он. – Не просто же так она такой же формы, как моя голова? И белый фарфор… холодный, как снег.

Стало жарко. Мальчик снял шапку, не переставая дышать через ноздрю. Раздался звук, как будто что-то где-то оборвалось, и кровь хлынула потоком. Сначала красная, как гранатовый сок, она приобрела оттенки чёрного бархата.

И тогда из особенно большого кровавого сгустка появился он. Чёртик с кирпичного цвета кожей, которую сеточкой оплетали вены. Маленькие лапки скользили по фарфору, коготки скрипели и оставляли на раковине еле заметные отметины. Хвост метался из стороны в сторону, будто хвост крошечной гадюки. Существо раскорячилось, отчаянно пытаясь удержаться на ногах. Данил, сам того не желая, подставил палец, чтобы чёртик за него уцепился…

– Постой-постой, – замахал руками я. – Ты сказал – чёртик, который вылез у тебя прямо из ноздрей?

– Из одной ноздри, – не меняя выражения лица, поправил Данил.

До сих пор я слушал, занимаясь своими делами… не скажу, что вполуха, совсем нет – мне было ужасно интересно. Эта история не похожа на все прочие. Обычно рассказы ребят скатывались в откровенную скуку или не менее откровенное враньё. Рассказ же Данила тёк открыто и плавно, так, будто он рассказывает семейное предание, повторяемое с раннего детства по самым разным поводам. И вот, не меняя голоса, не повышая тона – поворот, заставивший меня забыть про все свои инструменты. Догадываюсь, в тот миг я смотрел на мальчишку, как кондуктор на сумасшедшего, прервавшего его трамвайную дрёму. Того, похоже, моя реакция нисколько не интересовала. Он не делал драматических пауз, не смотрел заискивающе – нравится мне или нет? Он знал, что эту историю я дослушаю до конца.

Дождь, сделав глубокий вдох (во время которого все капли, казалось, на мгновение зависли в воздухе) припустил с новой силой. Прибежал мой кот Лютик, весь мокрый и озирающийся так, будто за ним гонится стая собак. Великолепная рыжая шерсть намокла и свалялась неопрятными пучками. Он вскочил на валяющуюся здесь же покрышку и попробовал вытереться о штанину Данила. Тот, похоже, ничего не заметил. Рупор ретировался под крыльцо. Зонтики прохожих плыли над забором, будто льдины в весеннем потоке… только у этой реки не было весеннего настроения.

– И что это был за зверь такой? Обычно из ноздрей вылезает… хм… совсем другое.

Данил рассеянно почесал кота за ухом.

– О, он очень странный. Вы не поверите, но с первого дня мне было очень легко с ним общаться. Я как будто знал, что мы найдём общий язык. Хоть он не человек… вернее, именно потому, что он не человек. Наверное, это всё равно, что найти лучшего друга. Или в первый раз увидеть своего новорожденного брата.