Татьяна Ставицкая - Алмаз. Апокриф от московских

– Смотрите, у него пар изо рта не идет! – прошептал Мефисто. – А вдруг он и в самом деле – вампир?

– Ну вот, считай, ты уже и проверил, – ответил ему Равенлорд.

Кладбище по случаю позднего часа оказалось закрытым. Сославшись на «неприемные часы», Бобрище собрался было вернуться в привычное городское чрево, пропахшее волнующей органикой, но готы не сдались. Преодолев ограду, молодые люди побрели по припорошенной первым снегом тропинке. Здесь, вдали от городского индустриального тепла, стылая земля благодарно принимала нежный белый покров. Ветер шелестел в кронах деревьев, кто-то мелкий шнырял в кустах, над головами ухала невидимая ночная птица.

– «В молчанье здешней тишины нет одиночества…» – припомнил Эдгара По начитанный Кролик.

– А можете нас укусить? – собравшись с духом, озвучил Мефисто волновавший всех вопрос.

– Можем, – без колебаний ответил Бобрище.

– И мы станем вампирами?

– Нет. Мы вас просто отопьем.

– Почему?

– Для того чтобы стать вампиром, надо не только быть правильно укушенным, но и умереть.

– Упссс… – Молодые люди попятились, рискуя отдавить друг другу ноги.

– Легких путей к блаженству не бывает, господа! Особенно к вечному блаженству, – дружелюбно пояснил Уар и добавил, помолчав: – Все живое – конечно. Вечна только смерть.

Готы затихли.

– Мне кажется, что даже быть просто укушенным вампирами – это очень даже готично. А след останется? – спросила девушка Марта.

– Нет. Но вы можете его нарисовать.

– Хочется иметь свидетельство… мм… акта, – сказал Мефисто.

– Мы же не «Станция переливания крови», чтобы донорские значки выдавать и талоны на обед.

– А зря, кстати. Вам же нужно кого-то пить, по-любому. А нам было бы приятно. Глоток – значок. Маркетинг! Мои дизайнеры могут дизайн значка разработать. Дорого! – предложил продавец гроба.

«Показушники, подумал Уар, хотя, с точки зрения эстетики, – вполне стильно».

– А это как-то на здоровье влияет?

– Если не часто прикладываться, то никак. Кровь быстро восстанавливается. В некоторых случаях даже полезно. Раньше делали кровопускания и ставили пиявки с лечебной целью.

– Равенлорд, а ты что, уже готов? – склонив голову набок, спросил Кролик.

– Ну а чего? От меня не убудет. А фишка – прикольная. Только если со значком.

Следующий день царевич провел в думах о новой кормушке. Связь с готессой не принесла ему ожидаемой радости, потому что ничего, кроме испуга и пошлого обывательского любопытства, в ее поведении он не нашел. К тому же его вконец извела ее псина, воющая где-то в глубине апартаментов, как на покойника. Утомившись бесплодным занятием, он забылся тяжелым сном, явившим его израненному сердцу Анастасию. Фемина в красном прижимала его к ране в своей груди, как лист подорожника, рассчитывая таким образом остановить кровь.

Утром, все еще чувствуя себя под взглядом готессы экзотической зверушкой в зоопарке, Уар пригласил девушку позавтракать. Как ни странно, гостья отчего-то вела себя как победительница. Возможно, из-за ночного фиаско царевича, от которого не спасает даже августейшая кровь. Как будто целью всех этих барахтаний для нее был не оргазм, а победа любой ценой. В чем состояла значимость сей сомнительной, по мнению Уара, виктории, так и осталось для него загадкой. Впрочем, интерес в ее глазах не иссяк, а, напротив, усугубился. При дневном свете готесса наконец разглядела интерьер особняка. Она даже затруднялась найти названия невиданным предметам. По этой причине он не любил приводить барышень к себе, в свое интимное пространство. Для сексуальных утех вполне годились приват-румы клубов, а нет, так и просто клубные туалеты, где возбуждение приходило от одной только возни в соседних кабинках. И теперь царевич изнывал от необходимости каких-то разговоров, ненужных ему действий и мечтал сплавить барышню по-быстрому. Он увидел на бюро диски. Ах да! Она принесла свою музыку и требовала поставить ее в плеер. Разве можно являться в его жизнь со своей музыкой? Какая недопустимая бестактность!

– Бли-и-ин… Ничего себе! Да, это – не ИКЕА… Неплохо ты устроился… Не боишься, что обнесут? – Несмотря на восхищение, в голосе готессы звучала снисходительная нотка, словно она застукала царевича за каким-то предосудительным занятием.

– И куда они с этим пойдут? Ворам нужны деньги, а не вещи. А здесь нет ни одной серийной. Все сделано специально для меня, на заказ. Они ничего не смогут продать.

– А тебе не жалко денег на все эти понты? Ты ведь живешь затворником, если я правильно понимаю. Никто этой роскоши не видит.

Уар любил роскошь и не представлял себя в других условиях, которыми довольствовалась плоть. Царевич был далек от того, чтобы хвастаться и уж тем более оправдываться. Все само себя оправдывало со всей выдающейся очевидностью. Он просто так жил. Игнорировать же вопросы ошеломленной гостьи не мог по причине хорошего воспитания. К тому же он вдруг понял, что ему совершенно не с кем поговорить о любимых увлечениях, и уютно устроился в мягкой полусфере, еще неизвестной рядовому потребителю.

– А я и не напоказ ее заказывал, а для себя.

– Не понимаю. Зачем? Ведь все это – как-то чересчур. – Девушка озадаченно бродила по апартаментам.

– Если уж Фортуна была изначально ко мне благосклонна, не следует ее разочаровывать. Стоит использовать предоставленные возможности для устройства такой жизни, которая будет приносить радость нам и тем, кого мы любим. Я бы посоветовал тебе завершить экскурсию и воспользоваться шансом хоть ненадолго. Это – «лоно» – не просто изысканная, а еще и высокотехнологичная роскошь.

Готесса опасливо погрузилась в другую полусферу и тихо охнула. Столь органично и комфортно человек, наверное, чувствовал себя только в материнском лоне.

Лакей неслышно сервировал завтрак на яшмовом столике. Царевич взял стакан со свежевыжатым соком и продолжил:

– Существуя в предметном мире, я научился его распознавать. Каждая вещь здесь отвечает тем или иным моим надобностям. Решает те или иные проблемы. Но стоит задать себе вопрос: как решает? Приносит она мне радость или огорчения? Это прагматичный подход. Это – отношение к себе. Чего мы достойны? Что мы получаем в итоге за свои труды? Как говорят герои ваших любимых американских фильмов: «Я заслуживаю большего».

Лакей доложил о прибытии сокольничего, который, войдя, и застал последнюю фразу.

– Это ты сейчас – кому?.. – удивился Бобрище и увидел наконец девушку. – А!.. Здрасьте, – расшаркался он. И отчитался не без гордости: – А моя в институт убежала. На менеджера учится!

– Ты еще скажи: «А моя крестиком вышивает!» – доброжелательно усмехнулся Уар.

– Увы! На данном историческом отрезке это – недостижимый идеал, – пожаловался друг, искренне огорчившись. – Пока песиков пирсингуем.