Виталий Вавикин - Пятая планета

– Черт!

– Ты говорил, что не хочешь отпускать меня.

– Господи! Это было на Андере.

– Изменился только город, Флавин. Мы остались прежними.

– Этого я и боюсь.

– Мы справимся.

– Как?!

– Как все, Флавин. Как все, кто живет здесь.

– Сомневаюсь, что у меня получится жить, как живут здесь.

– Ты будешь жить не с ними, ты будешь жить со мной. Я ведь не такая, как они. К тому же…. – Габу пытливо прикусила губу. – К тому же, мне нужен мужчина, который будет обо мне заботиться. Обо мне и о моем ребенке.

– Так ты еще и беременна?

– Думаю, да.

– И кто отец?

– Не ты.

– Не знаю даже радоваться или злиться.

– Просто прими, как должное, – Габу запрокинула голову, наблюдая, как зарождается на небе рассвет. Серый город просыпался. Маленькие люди включали свет в своих маленьких квартирах. Серые машины, тарахтя, катились по серым улицам. Те, у кого не было машин, спешили на работу пешком. Густая безликая масса. Она текла по тротуару, на котором стояли Флавин и Габу. Клочок Андеры захлебывался в этом потоке. Яркий остров, которому в этой серости не было места.

– Смотри! – крикнул Флавин, увидев в толпе людей старика из Андеры. – Это снова тот старик, о котором я тебе говорил!

– Этого не может быть, – сказала ему Габу.

– Но я видел! – Флавин все еще пытался отыскать его взглядом. – Видел… – он до боли в глазах вглядывался в лица прохожих. Ничего. Никого. Лишь воспоминания. Флавин видел трамвай, на котором утром добирался в суд. Видел усатого попутчика с газетой. Видел статью о древнем осьминоге, утащившим на дно лодку и троих людей. Видел фотографию старого рыбака, объявленного в розыск. – Я узнал его! Я вспомнил, кто он! – Флавин сбивчиво попытался объяснить Габу, рассказать ей о старом рыбаке, который следит за ними.

– Разве он не пропал? – спросила его Габу.

– Выходит, что нет.

– Зачем ему следить за тобой?

– Я не знаю.

– Как он попал сюда?

– Я не знаю, – Флавин все еще продолжал растерянно оглядываться по сторонам, пытаясь отыскать старика. – Я уже ничего не знаю.

– Все будет хорошо, – пообещала ему Габу. – Мы справимся, – она сжала в ладонях его лицо и поцеловала в губы. Он не ответил на поцелуй, лишь как-то обмяк и сник.

– Слизняк! – выругался, наблюдавший за ним старик в рыбацком плаще и пошел прочь. Толпа проглотила его, скрыла от любопытных глаз. Толпа, с которой бороться было все сложнее и сложнее. Особенно в этом старом, изношенном теле. Непослушном теле. Теле, где ныл, казалось, каждый сустав. И эти почти слепые глаза! Особенно глаза! Юругу ненавидел их больше всего. Даже больше, чем непрекращающиеся головные боли. Но выбирать особенно не приходилось. Особенно после того, как пришлось покинуть тело Адама. Да, теперь Юругу понимал, что подчинить себе разум Габу было глупо и слишком рискованно, но разве он не планировал и это? Планировал. Он планировал все. Планировал долгие тысячелетия, скрываясь в теле древнего осьминога в озере Левин. Скрываясь от своих соплеменников. Скрываясь от первородных, которые наблюдали за ним со своей превратившейся в газового гиганта планеты Номмо. Наблюдали своим коллективным разумом Амма, вобравшим в себя знания и хитрости целой расы. И чтобы переиграть их, нужен был очень сложный и запутанный план. План, которого у него не было. Не было тогда, давно, когда он украл у первородных кристалл По. Кристалл, в котором была сосредоточена сила целой вселенной. Кристалл, который был нужен Юругу лишь для того, чтобы отомстить своим бывшим собратьям за смерть Йозиги. Долгие годы он прятал его бездумно, бесцельно, но потом… потом появилась идея. Хрупкая, зыбкая. Но идея росла, крепла. Идея превращалась в план. Сложный и запутанный. Изощренный, но в то же время достаточно простой, чтобы не поверить в эту простоту. Юругу снова вспомнил, как попытался, оставив тело Адама подчинить себе Габу. Конечно, он знал, что будет провал, но… но ведь попробовать стоило! К тому же он подстраховал себя, оставив в сознании Габу те хлебные крошки, идя по которым, она сможет спастись от Латияла, от убийцы, посланного теми, кто давно уже утратил плоть и вместе с ней суетность этого мира. Утратил, но не забыл. Юругу сильнее сжал в кулаке кристалл По, огляделся по сторонам. Он знал, что Латиял не последует за ним в этот мир, что его отвлечет Плиора, запутает след, но что может быть хуже недооценки? Ведь он играет не с людьми и не с малани. Его противники – первородные, такие же, как он, а значит, мыслить они могут так же, как он. Без времени, без тяготы плоти и пространства. Хотя в последнем Юругу сильно сомневался. Даже после вознесения он остался слишком материальным в отличие от своих соплеменников. Они стремились избавиться от плоти, он стремился сохранить свою плоть. Поэтому он и не был таким, как они. Он отомстил им за смерть своей возлюбленной, украв последнее открытие. Самое громкое и самое дерзкое открытие древней расы, которое было сделано за мгновение до того, как они перешли на новый уровень, новую ступень, став бесполыми и бестелесными существами с коллективным разумом Амма, к которому Юругу не испытывал ничего, кроме отвращения. Но сколько же мощи было в этом кристалле? Сколько силы и энергии? И все это было здесь, в его ладони! Долгими веками Юругу пытался разобраться в принципе работы кристалла, оживить его, овладеть скрытой в нем энергией, силой. Он изучал оставленное первородными материальное наследие, которое хранили молодые и юные малани в древних свитках и книгах. Он готов был изучить всю вселенную, лишь бы найти ответ. Сотни тел, в которых он вселялся, умерли из-за того, что он забывал давать им отдохнуть, кормить, ухаживать за ними. Они были лишь оболочками, скафандрами, которые он использовал потому, что некогда был настолько беспечен, что решил отказаться от своего собственного тела. Возможно, он даже ненавидел и изнашивал эти тела именно потому, что они никогда не станут его собственными. Они всегда будут напоминать ему о том, что он некогда потерял, утратил. Безвозвратно утратил. Иногда Юругу спрашивал себя, что для него больнее: потеря Йозиги или потеря своего тела, своих чувств, которые он больше никогда не сможет испытать. Ощущения времени, страха смерти. Нет. Без этого не было смысла жить. Почти не было. Лишь желание отомстить давало силы. Желание отомстить, которое медленно и незаметно перерастало в надежду. В надежду исправить если не все, то многое. И все это на дне озера Левин, в теле древней твари, которое было таким сговорчивым, податливым, сильным. Поначалу Юругу не мог привыкнуть к телу осьминога, к его примитивной мощи, но затем ему это стало даже нравиться. Что-то в этом было глубокого и спокойного. Как сам мир. Этот новый мир, который медленно двигался вперед, к своему началу, к моменту, когда древняя раса уходит со сцены, уступая место новой. К моменту, когда все начинается заново и все продолжается, и все уходит в небытие нового существования. И все это в один момент. В одно время. Иногда Юругу размышлял об этом целыми годами, лишь ненадолго давая осьминогу время на кормежку, а затем снова опускался на дно озера, к своим мыслям, к своим планам. Мог ли он существовать без тела осьминога? Юругу, думал, что да, но боялся, что если будет так делать, то рано или поздно совсем забудет о том, что такое плоть и не сможет уже никого подчинить своей воле. А если это случится, то все его планы потеряют смысл. Поэтому он продолжал жить. Жить в плотском мире, который некогда и сам стремился покинуть вместе со своими соплеменниками. Жить в теле древней твари, изредка покидая ее, подчиняя себе тела незадачливых авантюристов, которые приходили к озеру либо по незнанию, либо желая прославиться и победить осьминога. Вначале это были в основном малани, затем раса начала двоиться. Люди не нравились Юругу. Они были другими. Они должны были прийти на смену малани, как малани когда-то пришли на смену номмо. И с людьми все было не так, все было сложно. Они сопротивлялись, упрямились, восставали против чужеродного сознания. Юругу пытался бороться с ними, подчинять их, выжигать их волю своим сознанием, но в итоге изматывался так сильно, что потом долгое время не выбирался из озера Левин. Из озера, в которое он мог вернуться с закрытыми глазами из любой точки мира. Это была его цитадель, его обитель, в которой он был уверен. Которая защищала его и от людей и от первородных. Но ничто не стоит на месте. Все изменится. Все очень скоро изменится.