Андрей Круз - Хмель и Клондайк

– Не знаю, – Хмель заметно обеспокоился. – Она упрямая, как…

– Убеди. Пока она там гуляет, да еще и на территории Лиги, – ты уязвим, из тебя веревки можно вить.

Клондайк. Самые события

Среда. Вечер

– Ты живой еще? – спросила Мила, после того как я поднялся в квартиру.

– Относительно. Все в мире относительно. Как тут у тебя было?

– Стучали несколько раз в двери, но я даже не выглядывала. Дома сидела, как и обещала.

– Умница какая. Пока придется и дальше сидеть. Ситуация ухудшается.

– Одной или с тобой?

– Без меня. – Я подошел к ней сзади и обнял за плечи. – Мне нужно будет много-много бегать, чтобы как-то из всего этого выкрутиться.

– И как ты выкрутишься? – Она откинула голову мне на грудь.

– Надо ночь простоять и день продержаться, как Кибальчишу. В Форте назревает большая драка, будут давить Лигу и Семеру. Исход ее понятен. Для нас такой исход как раз очень подходит.

– А до того времени?

– До того времени надо встроить себя в выигрывающую сторону. Причем правильно встроить, и чтобы в сторонке постоять, и чтобы нас вместо прокладки не использовали. Вот этим с утра и займусь.

– Может, мне с тобой покататься? – вдруг спросила она.

– Зачем?

– А за охрану. Я правда хорошо стреляю.

– У тебя разрешения на ношение нет, – усмехнулся я. – Да и я дергаться буду все время, не о деле думать, а о тебе. Саня тоже останется, будете здесь оборону держать. Магазин завтра закрыт по техническим причинам. И Хмель паб закроет… наверное.

– А ты с кем?

– С Дмитрием. Лучшее прикрытие. Да и лезть никуда не буду, все больше безопасные места.

– А все меньше?

– А все меньше и не планирую. И вооружусь до зубов. Ладно, я в душ, а то что-то копыта уже отстегиваются. Жди меня на ложе любви.

– Не уснешь? – засмеялась она.

– Потом усну. Сразу же. Как тупой бесчувственный чурбан. Но потом.

Хмель. Самые события

Четверг. Утро

Я люблю утро. Люблю, когда не надо никуда спешить и можно подольше поваляться в постели. Но это когда есть с кем. И когда можно, а не нужно.

Вся прелесть ничегонеделания враз пропадает в случаях вынужденного нахождения под домашним арестом. Если нельзя не то что на улицу выйти, но и у окон лучше лишний раз не маячить, – это откровенно напрягает.

Поэтому, устав от безделья в первый же час бодрствования, я отыскал гвоздодер и забрался с ним на запыленный и совершенно пустой чердак. Весь хлам отсюда был вывезен на ближайшую свалку сразу после моего заселения, и оставалось лишь пригибать голову, чтобы не зацепить макушкой стропила.

Я подобрался к дальней стене, просунул в щель изогнутый конец гвоздодера и без особого труда выломал одну из добротных досок. Потом отодрал следующую и еще пару с другой стороны, после этого заглянул в дыру, но перебираться на соседскую половину не стал. Пусть Николай и обещал предупредить домашних, всегда оставался риск, что кто-нибудь спросонья начнет палить через потолок на звук чужих шагов. Да и не суть, пролезть в дыру труда не составит совершенно точно, а, значит, теперь у нас появилась возможность ходить друг к другу напрямик, минуя улицу.

Но чердак я все же запер на замок.

Спустился в бар, а там уже прибирался Иван. На дверь мы вывесили табличку «Санитарный день» и потому решили потратить свободное время с пользой для дела.

Вычистить, подлатать, передвинуть.

Да что угодно!

Грачев о возможном визите недоброжелателей был предупрежден и, не мудрствуя лукаво, предложил принести из подвала двустволку. Вместо этого я вручил ему «слонобой».

– Он же сертифицирован! – разочарованно протянул помощник.

– Именно! – произнес я. – Это индикатор, понимаешь? Выстрелит – отлично, не выстрелит – значит, надо поднимать руки над головой и сдаваться. Стрелять по дружинникам чревато…

– Так к нам дружинники вломиться могут? – удивился Иван.

– Есть такая вероятность, – подтвердил я.

Но сам от револьвера отказываться не стал, и когда через час постучали во входную дверь, вооружился именно им.

– Проверь! – попросил помощника.

Тот с жезлом «свинцовых ос» подобрался к окну, выглянул краем глаза на улицу и тихонько выдохнул:

– Дружина! – но сразу встрепенулся и покачал головой: – Нет, петлицы другие. Патруль!

– Открывай, – встав за стойку, скомандовал я. Револьвер продолжал удерживать в опущенной книзу руке.

– Может, не стоит?

– Открывай!

Иван послушался и быстро отступил в сторону.

Дверь распахнулась, в бар решительно прошел молодой веснушчатый парень в чине младшего сержанта Патруля.

Он с интересом глянул на массивный агрегат в руках у Ивана, усмехнулся:

– На стену повесить хотите? Дело! – И направился прямиком ко мне. – Товарищ Хмелев?

– Он самый.

– Майор Гельман передает бумаги.

– Отлично! – с облегчением улыбнулся я, расписался в ведомости левой рукой и ею же забрал пакет.

Если патрульного и удивила опущенная под стойку правая рука, виду он не подал. А я просто боялся, что брошенный на полку револьвер слишком характерно громыхнет по дереву, вот и держал.

Как и обещал, Гельман прислал документы по выставленному на торги штабу Патруля, но только я начал разбираться в условиях продажи и предварительной смете на ремонт, как раздался новый стук в дверь.

Иван глянул на меня, я кивнул.

На этот раз явился один из телохранителей главы Торгового Союза.

– Ян Карлович просит подписать договор, – пояснил он, выкладывая на стойку жиденькую пачку бумаг, и добавил: – Прямо сейчас.

Я отказываться от взятых на себя обязательств не собирался и быстро проставил подписи во всех нужных местах. Не оставалось ни малейших сомнений, что Ян Карлович меня дружинникам не сдавал и во всем виновата именно прослушка.

– Так мы теперь пиво торгашам продавать станем? – удивился Иван, задвигая засов.

– А? – встрепенулся я. – Нет, просто небольшая подработка намечается.

Помощник успокоился и занялся уборкой. Мы даже успели выдвинуть пару столов, прежде чем пришел наш поставщик бутылок. Краснолицый урод с искривленными кистями и мутными глазами тяжелобольного человека бросил примотанную к санкам картонную коробку из-под холодильника у крыльца, поэтому Ивану пришлось самому затаскивать в бар составленные в нее коробки поменьше.

– Все как обычно, – скрипучим голосом объявил урод. – Никакого прозрачного стекла, никакой резьбы.

Я быстро просмотрел горлышки бутылок на предмет сколов, затем выгреб из кассы мелочь и рассчитался с поставщиком.

– Унести в подвал? – предложил Иван, когда тот отправился восвояси.

– Сам отнесу, – решил я. – И замочу сразу.

Пусть вся тара у нас и была по большей части возвратной, неизменный бой и людская забывчивость заставляли время от времени докупать новые бутылки. К тому же в стекло я обычно разливал сорта пива с немалым сроком созревания, что на три-четыре месяца, а то и полгода выводило бутылки из оборота.