Юлия Качалова - Игра Первых

– Колхой… – пробормотала француженка, когда девочка закончила. – Я знала, что кактус – уникальное растение и, возможно, этот экземпляр последний на земле. Ко мне он попал случайно, и я слышала о нём лишь легенду. В ней действительно говорилось, что кактус сто лет вынашивает бутон, который затем превращается в цветок, не увядающий на протяжении последующих ста лет. О том, что цветок способен испускать свет, я ничего не знала. Просто фантастика! А твой сон очень интересен. И часто тебе снится такое?

Алька призналась, что нет. Обычно ей снились какие-то яркие впечатления дня, забавно переплетённые между собой, но в целом совершенно заурядные.

– Может, ты что-то похожее прочитала недавно, увидела по телевизору или в кино?

Девочка отрицательно покачала головой.

– Значит, живая память, – сделала непонятный вывод мадам Добрэн. – Возможно, однажды тебе будет известно о Колхое намного больше, чем мне.

Подобное предположение показалось Альке немыслимым.

– Как я могу знать больше? Ведь вы волшебница! – вырвалось у неё.

Мадам Добрэн удивилась:

– Ты считаешь меня волшебницей? Жаль огорчать тебя, милая, но это не так.

Алька готова была расплакаться от разочарования.

– Я не волшебница, – повторила француженка, – но это не значит, что в мире нет ничего волшебного. Ты помнишь талисман?

Девочка кивнула. Ещё бы!

– Всё это время я собирала информацию о нём и кое-что узнала. В частности, благодаря одному своему волшебному свойству. Оно называется «живая память», об этом мы поговорим завтра. Сейчас уже поздно.

Уговорившись встретиться в том же месте и в то же время, они простились.

Тётя Липа была весьма разгневана поздним возвращением племянницы. Но поток её возмущения не успел излиться на Алькину голову, потому что девочка неожиданно спросила:

– Тётя Липа, что, по-вашему, объединяет брата и сестру? Какое сильное совместное переживание было у вас с папой в детстве? Расскажите, пожалуйста, для меня это очень важно.

Тётя Липа молча прошествовала на кухню, поставила перед Алькой тарелку с гречневой кашей и грузно опустилась на стул напротив. Опасливо косясь на своего врага, в кухню бесшумно прокралась Лишайка и бочком подобралась к мисочке с кормом. Тётя не отреагировала, погрузившись в воспоминания. Наконец после продолжительной паузы заговорила:

– Ему тогда лет двенадцать было, как тебе сейчас. Родители отсутствовали – в командировках всё время пропадали. Помню, я обед разогревала, а он со своим дружком заходит да за дружка держится. Вся штанина левая пропиталась кровью, а в ноге дыра. На карусели, объясняет, поранился. Я в «скорую» звонить, а мне отвечают, езжайте своим ходом в травмпункт. Пока мы добирались, он всё меня подбадривал, а сам уже бледный как смерть: крови-то много потерял…

Тётя Липа помолчала, перебирая воспоминания, и продолжила:

– И ещё был случай, когда тонул он на моих глазах. С приятелем на спор решил стремнину переплыть, а плавать тогда толком не умел и как раз посерёдке пошёл под воду. Возле берега в лодке сидели рыбаки, стали мотор заводить. Я в воду к нему на помощь бросилась, и моё платье под мотор лодки попало. Рыбаки мотор отключили, погребли к нему на веслах. Только я всё же первая успела.

Алька поразилась речи тёти Липы. Говорила не взрослая женщина, привыкшая всех поучать, а девчонка, насмерть перепуганная за младшего братишку. Вскочив, Алька бросилась к тётушке на шею.

– Какая вы замечательная, тётя Липа, – всхлипывала девочка, – я вас правда очень люблю! И папа очень любит!

Тётя Липа судорожно прижимала племянницу к своей обширной груди и тоже шмыгала носом.

– Полно, детка, полно. – Чтобы не дать чувствам взять над собой верх, тётя Липа оглянулась на кошку: – А тебе, бестия, чего положить? С курицей пакетик или с печёнкой?

Этой ночью Лишайка снова устроилась в Алькиной постели. Но уже не из соображений безопасности (чутьё подсказывало, что враг отныне превратился в подателя пищи и более ничем не грозит), а из простого удовольствия. Приятно засыпать рядом с тем, кто тебя обнимает и ласково почёсывает, и кошка отвечала благодарным урчанием, которое убаюкивало Альку.

«Всё-таки мадам Добрэн – самая настоящая волшебница, сколько бы ни отнекивалась! Не успела приехать, как все проблемы стали разрешаться сами собой», – думала девочка, погружаясь в сон.

О! Это был фантастический сон! Алька парила, словно птица, а под ней проплывали горные хребты, хвойные леса, пастбища… Девочку-птицу не покидало ощущение, что она движется в какое-то определённое место, описывая всё более узкие круги, которые должны сомкнуться в одной точке. Вот здесь! Движение прекратилось, и она зависла над вершиной холма.

Круглую, выложенную каменными плитами площадку окружали кольцом старые сосны, их высокие и ровные стволы в закатных лучах сияли червонным золотом. Круто вниз сбегали широкие белые ступени, а в центре площадки застыло изваяние. Алька-птица снизилась, чтобы лучше его рассмотреть.

Странное впечатление производила статуя, и веяло от неё чем-то нечеловеческим. Две фигуры со сросшимися, как у сиамских близнецов, спинами смотрели в противоположные стороны. Одна, выполненная из полупрозрачного материала золотистого оттенка, словно светилась изнутри. По мере движения, что вправо, что влево, цвет темнел, утрачивал прозрачность и становился аспидно-чёрным. Помимо сросшихся спин, близнецы имели общую руку, обращённую в сторону ступеней. Вторая рука светлой половины была простёрта вперёд, пальцы сложены в благословляющем жесте. Рука чёрной половины, согнутая в локте, казалось, пыталась кого-то схватить и вдавить в землю. Лица близнецов имели одинаковые черты, но как же они отличались! Улыбающийся лик светлого дышал покоем и умиротворением, гримаса чёрного заставляла цепенеть.

Вокруг изваяния зависла плотная тишина, не нарушаемая ни птичьим гомоном, ни шумом ветвей. Но вскоре откуда-то снизу послышались слабые звуки шагов. Девочка-птица воспарила повыше. Вот показались два человека, медленно взбирающиеся по высоким каменным ступеням. Глубокий старец, обессиленный долгим подъёмом, и молоденькая девушка, на которую он опирался. Старик неподвижно замер на краю площадки, с трудом переводя хриплое дыхание. Девушка тоже немного передохнула, потом почтительно отпустила локоть своего спутника и осторожно приблизилась к изваянию. Низко склонившись перед сросшейся рукой, произнесла:

– О, Ашмар, величайший из богов, благослови мой скромный дар!

С этими словами, девушка сняла одно из ожерелий, во множестве нанизанных на её стройную шейку, и надела на кисть божества. Едва отдёрнула руку, как ожерелье затрещало синими искрами и бесследно исчезло.