Рута Шейл - Двоедушница

Бо шумно сглотнула, но Ника не стала ее душить. Правда, схватила за плечи и несколько раз чувствительно встряхнула.

– Говори! – Теперь в голосе девушки звучали совсем иные нотки. От прежней размазни и следа не осталось. – Мой дом сгорел. Я не могу найти родных. Игни должен был меня встретить, но тоже пропал. Живые видят мертвых. Где сейчас Игни? Ну?

Сумрачно глядя в сторону, своим самым интуитивным местом Бо поняла, что если не признается, то… Убивать ее не будут, но врежут точно. А может, и не раз.

– В больнице, – выдохнула она. Ника наконец выпустила ее футболку и опустилась на краешек кровати. Некоторое время она о чем-то раздумывала.

– Выпить хочешь? – брякнула Бо, которая не отказалась бы от чего-нибудь покрепче вина, если бы это у нее было.

– Тащи, – кивнула окончательно сбросившая оцепенение Ника. Сгоняв в кухню за бокалами и бутылкой, Бо обнаружила ее сидящей прямо на полу. Влажные волосы облепили спину девушки, по серой ткани пижамы, которую одолжила ей хозяйка квартиры, расплывались мокрые пятна.

Бо устроилась рядом и протянула бокал. Едва пригубив, Ника отставила его в сторону, в то время как сама Бо залпом осушила свой и тут же наполнила снова. Мыщцы немного расслабились, внутри потеплело.

– Ты знаешь, что случилось с Игни? – Спросила вроде негромко, но стальные нотки в голосе намекали на то, что лучше не юлить.

– Он попал в аварию, – Бо решила не врать, но по-прежнему старательно избегала упоминаний о своей роли в судьбе парня. – Почти неделю назад.

– Неделю… Так вот почему он меня не встретил.

Ника покусывала губу и снова о чем-то размышляла. После горячего душа, переодетая в вещи Бо, она уже не напоминала привокзальную бродяжку. Ничего такая, симпатичная даже. Остроносая, зеленоглазая, неулыбчивая. Лишних слов не говорит, лишних движений не делает тоже. Руки тонкие, но слабыми их не назовешь. Острые плечи, торчащие ключицы. Все-таки было в ней что-то беспризорное, уличное. Бо достаточно насмотрелась на таких и в отряде, и раньше, когда работала в летнем лагере с «трудными». Даже если у них есть дом, они все равно бегут. Сами для себя потерянные, они ищут что-то, но не знают, что и где. Везде чужие, и в то же время свои. Люди без руля и ветрил, не живущие, а выживающие . Как и эта.

– Утром отвезешь меня к нему. А сейчас давай спать.

Несколькими глотками допив оставшееся в бокале вино, Ника вернулась в постель, натянула на плечи одеяло и затихла.

Если Бо и хотела выяснить что-то еще, то теперь это вряд ли бы удалось.

Стиснув зубы, он отвернулся к стене, но это не помогло. Рука все равно позорно дернулась, когда игла прошла сквозь кожу.

Даже к такой ничтожной боли Игни оказался не готов. Тело становилось чужим и непослушным, выкрашенная в желтый стена больничной палаты расплывалась перед глазами и горчило во рту, стоило только вспомнить о том, что через тоненькую стальную трубку внутрь него попадает посторонняя жидкость и капля за каплей разбавляет кровь. Хорошо еще, что попали с первого раза. Вчера все вены истыкали, и все равно эта чертова хрень пошла не туда, куда надо. А он точно так же пялился в стену – рука онемела напрочь, так что было терпимо, если постоянно не думать об игле – и гонял в голове одно и то же, потому что нечего было больше гонять: битый мотоцикл на штрафстоянке, лишение прав за пьяную езду, незнакомая девушка, ключ от тайника с оружием, Хаос… Не смог, не справился, подвел. И Ника. Где сейчас Ника?

Примерно в тот момент, когда «Ника» прокрутилось в голове раз в пятнадцатый, кто-то из соседей по палате заметил неладное и предложил позвать медсестру.

Игни хватило одного взгляда на вздувшуюся на сгибе локтя кожу. Дальнейшее он не помнил. Предполагал, что между этой картиной, нашатырной вонью и похлопыванием по щекам должно было быть что-то еще, но произошло оно без его участия.

Он потратил уйму времени на мечты о жизни, однако теперь, когда мечта осуществилась, стало еще хуже. Чертово тело болело . Совсем не так, как раньше, в полубытии, когда он зависал между «мне отмщение» и «аз воздам». То была фантомная боль ампутированной души, и между ней и Игни всегда стоял Князев. Князев принимал удар на себя.

Теперь его нет. Все по-настоящему. Наслаждайся, придурок…

Правда, сегодня у него была целая вереница причин не втаптывать себя в привычную грязь. Физраствор бодяжил кровь строго по инструкции, в глазах уже не троилось, а всего лишь слегка плыло. И рядом была Маша.

Сокамерники шлялись по коридору в ожидании посетителей. Если бы не это обстоятельство, он давным-давно сгорел бы со стыда.

– Выглядит аппетитно, – с излишним энтузиазмом заявила девушка, ковыряя ложкой остывшую гречневую кашу. Тарелку принесла она же. Вернее, привезла. Даже в мыслях Игни не был уверен, как правильней.

Маша была одной из тех, кто ждал приезда «скорой» там, на перекрестке. Она говорила с ним, не переставая, а он цеплялся за этот голос, будто утопающий за спасательный круг, и только благодаря ему не погружался в настойчивое забытье. Сквозь туманную пелену он видел сверкающие спицы колес инвалидного кресла. Еще подумал, что мозг подкинул ему странную галлюцинацию в виде парализованного херувима, который как бы намекал на то, что что ждет в ближайшем будущем самого Игни.

Будущее оказалось не столь мрачным, но херувим остался.

– Может, это не очень вкусно, но тебе нужно есть, – продолжал звенеть голосок ангельской Маши. – Если хочешь, я приготовлю что-нибудь домашнее и привезу тебе завтра. Нужно только спросить у врача. Что ты любишь?

Игни промолчал. У него не было любимых блюд.

Так и не дождавшись ответа, Маша снова взялась за ложку.

– Подумай, ладно?

Он кивнул, рассматривая собственные руки с выступающими венами, лежащие поверх одеяла, так, словно видел их впервые в жизни. Каждая их встреча проходила в его неловком молчании и ее робких попытках завязать разговор. Он чувствовал себя деревяшкой, каменным истуканом, бессмысленным обрубком себя прежнего. Сам был бы рад непринужденной болтовне, но слова застревали в горле. Или даже раньше – в голове.

Но все равно он ждал ее, ждал каждый день – начиная с того самого момента, когда она уходила. Или уезжала.

– Слушай, – Маша снова вернулась к нарочито веселому тону, каким уговаривают капризных малышей, – если ты не хочешь есть сам, тогда я буду кормить тебя, как маленького. С ложечки.

Сказала – и смутилась. От неожиданности Игни нарушил собственное негласное правило – не смотреть ей в глаза.

Тарелка с ненавистной гречкой стояла у нее на коленях. Румянец на бледных щеках. Застенчивая улыбка.

– Как хочешь, – произнес он хрипло. Сам от себя не ожидал.