Нелли Мартова - Маяк Чудес

Ничего, я уже привыкла. Жить буду – живут и с диагнозами похуже. А во всем виноват, между прочим, вот этот самый Скраповик. «Золотая моя, солнце моей души, ты даришь радость», – как сейчас помню эти его слова, которые он любил произносить, ковыряясь, по своему обыкновению, в носу.

Мама на мою неуместную радость не обратила ровным счетом никакого внимания. Она вздохнула и сказала:

– Инга, ты что-нибудь понимаешь? Мне кажется, что я уже слишком старая для скрапбукинга.

– Ну да, конечно, тебе и пенсионеры в автобусе место уступают.

Терпеть не могу, когда родители называют себя старыми. Маме никто не дает больше сорока. У нее нет ни одного седого волоска, морщинки – крохотные и улыбчивые, а то, что она немного располнела в последнее время, – так это особенности конституции. Меня тоже худышкой не назовешь. А еще у нас обеих роскошные черные волосы – предмет зависти и моих подруг, и ее. Правда, мама в последнее время коротко стрижется, чтобы выглядеть моложе. В наши дни пятьдесят один – это еще не возраст и уж тем более не старость.

На кухню заглянул отец, налил себе чашку чая и увидел открытку.

– Это и есть ваш Скраповик?

– Как ты догадался? – удивилась я.

– По шляпе, мама рассказывала. Давно мечтал на него посмотреть. Честно говоря, я думал, что он симпатичнее.

– Это ты его еще в худшие времена не видел, – усмехнулась я.

– Твои слова – бальзам на мое сердце.

– Это почему? – удивилась я.

– Сразу вижу, что эта небритая рожа – мне не конкурент, – ответил отец и почесал бороду. – Шутка ли, столько лет жена встречается черт-знает-где черт-знает-с-кем. Теперь я его хоть в лицо знаю.

Папа взял блюдце и потянулся за блинами, но мама отодвинула тарелку и накрыла крышкой.

– Надь, ты что? Я вроде не на диете.

– Я их немного пережарила. Как бы у тебя желудок не заболел.

И тут из-под меня чуть снова стул не выпал. Во-первых, блины выдались отменные, во-вторых, как это – не дать отцу даже попробовать?! Мне захотелось проверить мамину температуру. Отец же отнесся к этому ее заявлению на удивление спокойно. Поставил блюдце на место, взял чашку и сказал:

– Извините, девочки, я вас покину, у меня там перевод горит…

Мне показалось, что, когда отец вышел, мама вздохнула с облегчением. Конечно, она ему ни за что в жизни ничего не расскажет о своих неприятностях, будет одной рукой ликвидировать потоп на кухне, а другой гладить ему рубашку.

– А почему ты решила, что Скраповик ушел? – спросила я.

– Разве ты не чувствуешь, что его больше нет в альбоме? – Мама приподняла брови.

– Могла бы уже привыкнуть, что твоя дочь не чувствительнее фонарного столба, – проворчала я.

Не люблю, когда меня тыкают носом в мои недостатки. Кристофоро Коломбо, они такие восприимчивые! Мама и Софья… Не успеют пуговицу в руки взять, а уже мне рассказывают, как чудесно она будет смотреться в свадебных приглашениях и как благоприятно повлияет на гостей – не даст приглашенным дяденькам упасть мордой в салат, а тетенькам – подарить невесте завалявшийся на чердаке молочник из бабушкиной коллекции советской посуды.

Я так не умею. Для меня пуговица – это просто кругляшок с двумя дырками. Ну или с четырьмя. Я тоже скрапбукер, и у меня самая дурацкая специализация, какую только можно вообразить. Такая же нелепая, как в мире обычных людей – профессия переворачивателя пингвинов. Поэтому мне приходится следовать тому, во что верю я, – обычной человеческой логике.

– Ты сделала такой вывод только потому, что так чувствуешь? – Я вложила в голос весь свой скептицизм.

– Инга, ты, конечно, можешь не верить моему чутью, но в альбоме его больше нет, это точно, – сказала мама. – А в этой открытке – только след, отпечаток. Она пустая, как неудачная фотография.

Голос у нее был такой, словно она вот-вот заплачет.

– Мам, ты уверена? Может, я сама проверю?

Я взяла альбом и тут только заметила, что он как-то изменился. Последний раз мамин альбом я видела пару недель назад, и он был в отличном состоянии – хоть на выставку неси. А теперь он выглядит так, словно ему не меньше тридцати лет. Страницы пожелтели, уголки обтрепались, из ровных, аккуратно прошитых когда-то строчек торчат нитки. И пахнет так, словно его достали с музейной полки, – пылью, ветошью и старой бумагой. Я открыла последнюю, рабочую, страницу и обалдела.

– Мам, ты что? Это ты сама сделала? – вырвалось у меня.

– А что? – нахмурилась мама и заглянула в альбом. – Тебе не нравится?

– Ну не то чтобы, но как-то не похоже на тебя.

«Мрачноватенько. Наверное, мама работает над вдохновлялкой для фильма ужасов, – сказала Аллегра. – Все-таки она у тебя мастер – высший класс!»

Страница была так же похожа на обычные мамины открытки, как собака Баскервилей на болонку.

Из альбома на меня смотрела птица с женским лицом. При всей несуразности ее облика, птица не лишена была своеобразной трагической гармонии. Она стояла на лапах-штампах, сложив крылья, вырезанные из книжных страниц с текстом, и такой же хвост, дополненный линейками с цифрами. На голове у птицы громоздились шестеренки и циферблаты, ветви деревьев, цифры и буквы.

– Семь штампов, – подсказала мама. – Я использовала семь штампов, чтобы сделать голову.

Фоном странице служили грубые синие мазки на ярко-красной основе, углы покрывали черные цветочные узоры. Птица сидела над пустым гнездом, сплетенным из спутанных белых ниток, одна из которых тянулась к ее хвосту. В уголке пять печатных букв складывались в слово «EMPTY». Из груди птицы торчала спичка, на конце которой сидела тяжелая черная буква «В».

Пустое гнездо, черные цветы, мелкие трещины на красном фоне – не нужно быть Софьей, чтобы увидеть в этой работе душевную боль. Дио мио, что случилось с мамой?

«Только не вздумай залезать на эту безрадостную страницу!» – строго предупредила Аллегра. Если бы я каждый раз слушалась ее советов, то давно уже прослыла бы городской сумасшедшей. То предложит босиком по снегу побегать, то песню затянуть утром в автобусе.

Я привычно отмахнулась от Аллегры и попыталась войти в альбом, но страница не откликалась и не пускала внутрь себя. Можно подумать, передо мной не альбом одного из лучших скрапбукеров города, а офисный перекидной календарь. Не отзывалась на мои прикосновения и открытка. Положим, у карточки может быть свой секрет, но с альбомом-то я хорошо знакома, я знаю, как войти в него, я много раз бывала в нем.

– Ведь сколько лет этим занимаюсь, но никогда не слышала, чтобы хранители уходили из альбома, – вздохнула мама.

– А что говорит Магрин?

– Я уже два дня пытаюсь его найти, но он как сквозь землю провалился.