Надежда Мамаева - Дропкат реальности, или магия блефа

– Надеюсь, что великий инквизитор велик во всем, и в его мудрой голове есть не только план, как мне проникнуть в обитель святой Баяны, но и как выбраться оттуда, желательно не по частям.

На эту шпильку хоганов каратель лишь усмехнулся и, еще раз внимательно оглядев Вассу, прищелкнул языком, добавив:

– Думаю, сработаемся.

– Головой за нее отвечаешь, понял?

Эрден поймал себя на мысли, что волнуется, как безусый драгун на первом задании, но поделать ничего не мог. Самому ему не раз приходилось бывать и подсадным селезнем, да и уткой однажды тоже (в тот раз дознаватель облачился в женское платье, и бабушка Урина в его исполнении запомнилась надолго всему отделению). Вассария же еще не настолько опытна. Одно дело изобразить пьяную деваху в таверне, другое – провести настоятельницу монастыря при целой толпе народу. Ну, допустим, не толпе, но все же… Поэтому Эрден переживал, убеждая себя, что его тревога вызвана исключительно волнением за ход операции, а не за отдельную ее участницу.

Мужчина перевел взгляд на Вассарию. Сейчас она была абсолютно не похожа на ту клейкую, как намокший леденец, девку из таверны, от которой хотелось побыстрее отделаться. В двенадцати шагах от него стояла симпатичная, может, чересчур наивная провинциалочка в сером дорожном платье с саквояжем в руках.

Эрден подошел к девушке, чтобы дать последние наставления:

– Ты все поняла?

– Да. Как думаешь, клюнет?

– Наверняка. Ему нравятся именно такие: тихие, скромные, свежие. Если бы иначе – его бы посещали фиррены лавандового квартала.

Вассария хмыкнула. Слава об обитательницах данного квартала разлетелась далеко за пределы столицы. Благопристойные фиррены со смаком сплетничали о том, как в оном попираются все мыслимые добродетели. При этом говорили, что о такой мерзости даже упоминать не стоит, и тут же в подробностях живописали разврат (интересно, откуда они точно знали, что там творится, если никогда не были по указанному адресу?), творимый в домах за лавандовыми шторами. Многие же герры при упоминании заведений этих улиц мечтательно закатывали глаза (главное, чтобы оного жеста не видели супружницы) и улыбались.

– Значит, буду нежной и свежей. – Вассария усмехнулась. – Лицедейство – залог апсвинга, поэтому что-что, а играть роль я умею.

Эрдену показалось, что он ослышался, поэтому переспросил:

– А при чем здесь свинки?

Вассария лишь усмехнулась:

– И как ты, не зная элементарных вещей, планировал прижать тех катал? Апсвинг – это когда тебе везет в игре либо по дурости, либо по умению.

– А я и не планировал прижать, мне просто нужно было им проиграться. Кстати. А откуда ты щеголяешь такими терминами?

Васса прикусила не в меру болтливый язык, но было поздно. Эрден не хуже борзой встал в стойку, почуяв дичь, в роли которой выступало прошлое девушки.

Чтобы хоть как-то выиграть время и уйти от прямого ответа, она промолвила:

– После того как все закончится, обязательно расскажу, договорились?

– Хорошо, договорились, но учти, я запомнил, – и, зачем-то поправив девушке воротничок, Эрден добавил: – Пошли, уже пора.

Спасение души требует серьезных материальных затрат. Сидя за столом перед фьеррой, облаченной и лиловую хламиду, Вассария это поняла по тому, как цепко пробежались крысиные глазки настоятельницы монастыря по ее фигуре. Данная хоганова невеста ассоциировалась у девушки с образом буренкиной смерти. Именно так изображали коровью лихоманку: худой практически до просвета, высокой, аки жердь, с узловатыми пальцами. Только сказочная героиня не была охоча до злата, предпочитая звону меди что-нибудь более питательное и удобоваримое.

– Еще раз напомните, сколько вы отдаете добровольной платой на нужды монастыря, дитя? – Этот вопрос настоятельница задавала уже второй раз, правда, в иной формулировке.

Вассарию душила милая коренная обитательница болота, в народе именуемая жабой. Фьеррине вручили «на расходы» приличную сумму злотнями, но лицедейка за недолгое время как-то прикипела душою к выданному кошелю. Вверять его в руки этой алчной женщине девушке не хотелось. Пришлось.

– Вот, здесь двадцать злотых. – Васса положила кошель на стол и скромно потупила взор. Пять монет ей все же удалось незаметно умыкнуть. Это обстоятельство хоть как-то примирило девушку с необходимостью расставания с «реквизитом».

– Что ж, это небольшой, но все же вклад во спасение вашей души. Да будет милостив к вам Хоган. – Припрятав кошель в один из ящиков стола, уже более деловым тоном настоятельница добавила: – Раз вы, дитя мое, решили отринуть все мирское, после гибели вашего жениха стать послушницей и последовательницей святой Баяны, мы вам в этом поможем.

Неестественно тонкие пальцы женщины ухватились за ручку массивного колокольчика. Раздавшийся после этого звук, больше всего напоминавший набат, а не мелодичный перезвон (какой должен был прозвучать по логике), пронесся по кабинету, а затем и по коридору стаей мракобесов. Спустя два вздоха в кабинет вошла монахиня, протиснувшись в дверной проем бочком и слегка при этом втянув живот.

– Уленька, проводи новую послушницу в келью, выдай ей одежду и объясни распорядок нашего монастыря. – Фьерра кивком головы указала вошедшей на Вассарию.

Появившаяся монашка была так же похожа на настоятельницу, как хряк на воблу: пухлые щеки, погребенные под кучей веснушек, рыжие взлохмаченные вихры, которые даже лиловая косынка укротить была не в силах. Уленькины же телеса свидетельствовали о заботливости ее родителей, так откормивших свое дитятко, чтобы точно оградить ее от разврата, да и вообще любого покушения на ее честь – смельчаков и энтузиастов всегда дефицит.

«Нет худа без добра. Зато если вдруг какой злыдень попытается выкинуть эту Уленьку из окна, у убийцы ничего не получится – просто надорвется», – отстраненно подумала Васса, глядя в спину монашке, пытающейся тараном взять дверной проем. Вера движет горы, а уверенность, помноженная на упрямство, – даже дверные проемы. Пыхтя, Уля все же вышла в коридор, видимо, из принципа не став поворачиваться боком.

Как только Васса с хогановой невестой покинули кабинет, толстушка накинулась на девушку с таким энтузиазмом, что оным можно было и убить:

– Ты новенькая? А откуда? Почему решила сюда пойти? – и, не давая Вассарии вставить ни слова, продолжила тараторить: – Жаль, что ты такая нежная вся. Плохо вы, тихони, тут приживаетесь. Вот давеча была одна, ну прям ты точь-в-точь, да занедужила: рвать ее по утрам начало, вся зеленая была, есть ничего не хотела. Настоятельница уж как переживала, да ничего сделать не смогли, пришлось ее в лекарский дом везти.