Ли Бардуго - Крах и восход

Было приятно идти по туннелям, наконец-то чем-то заняться после стольких недель в заключении. Мое тело ослабло, но я все равно чувствовала себя сильнее, чем в прошлые месяцы, и шла без жалоб.

Я старалась не слишком задумываться о том, что будет, если контрабандистский пункт в Раевости не активен. Как найти принца, который не хотел, чтобы его нашли, и при этом не рассекретить себя? Если Николай жив, он может искать меня или же заключить союз с кем-нибудь еще. В конце концов, откуда ему знать, что я не умерла в битве при Малом дворце?

Чем дальше мы отходили от Белого собора и его странного алебастрового сияния, тем темнее становилось в туннелях. Вскоре дорогу освещали только прыгающие отсветы фонариков. Местами проходы были настолько узкими, что нам приходилось снимать рюкзаки и протискиваться между стенами. Затем, без всякого предупреждения, мы оказались в огромной пещере, настолько просторной, что в ней можно было бы пасти лошадей.

Мал был прав: когда столько людей путешествуют вместе, они шумны и нерасторопны. Мы невыносимо медленно двигались длинной колонной, с рассредоточенными вдоль линии Зоей, Надей и Адриком; в случае обвала шквальные смогут призвать воздух и обеспечить нас под землей необходимым для спасения временем.

Давид и Женя плелись позади, но, похоже, виноват в этом был Давид. В конце концов Толя не выдержал и снял громоздкий рюкзак с узких плеч Давида.

А затем застонал.

– Да что у тебя в нем?

– Три пары носков, запасные штаны и рубашка. Фляга. Кружка и оловянная тарелка. Цилиндрическая логарифмическая линейка, хронометр, банка елового сока, моя коллекция антикоррозийных веществ…

– Ты должен был взять только самое необходимое.

Давид решительно кивнул.

– Именно.

– Пожалуйста, только не говори, что взял с собой все журналы Морозова, – взмолилась я.

– Конечно, взял!

Я закатила глаза. Там было как минимум пятнадцать книг в кожаных переплетах.

– Может, из них выйдет хорошая растопка для костра.

– Она же шутит? – обеспокоенно спросил Давид. – Я не понимаю, когда она шутит, а когда нет.

Я шутила. По большей части. Я надеялась, что записи подскажут мне путь к жар-птице и, возможно, даже то, как усилители помогут уничтожить Каньон. Но они оказались тупиком, и, честно говоря, немного меня пугали. Багра предупреждала о безумии Морозова, но все же я ожидала обнаружить некую мудрость в его работах. Вместо этого я нашла там навязчивую идею, задокументированную неразборчивыми каракулями. Похоже, у гениев не бывает нормального почерка.

В ранних журналах описывались его эксперименты: вычеркнутая формула для жидкого огня, средство предотвращения органического разложения, опыты, которые привели к созданию стали гришей, метод восстановления кислорода в крови, нескончаемый год, который Морозов провел в поисках способа изобрести небьющееся стекло. Его навыки выходили за рамки обычного фабрикатора, и он прекрасно это знал. Одним из главных принципов теории гришей был «подобное притягивает подобное», но Морозов, похоже, верил, что, если мир разобрать на одинаковые маленькие кусочки, каждый гриш сможет ими манипулировать. «Разве мы не всё суть одно?» – требовательно вопрошал он, подчеркнув слова для значимости. Он был высокомерным, дерзким – но все же здравомыслящим.

Затем начался его труд над усилителями, и даже я заметила перемены. Записи стали более неряшливыми, беспорядочными. Поля заполнились диаграммами и безумными стрелками, ссылающимися на предыдущие отрывки. Хуже всего были описания экспериментов, которые он проводил на животных, иллюстрации его вскрытий. От них у меня скручивало желудок и я начинала думать, что Морозов заслужил свое раннее мученичество. Он убивал зверей и возвращал их к жизни, порой неоднократно, углубляясь в изучение скверны, творения, превосходства жизни над смертью, и пытался придумать, как создать усилители, которые можно использовать вместе. Это запретное могущество, но я понимала его соблазн и с содроганием думала, что подобное стремление и свело его с ума.

Если им и двигала некая благородная цель, я не нашла ее отражения на страницах. Но при этом чувствовала что-то большее в его лихорадочных записях, в утверждениях, что сила повсюду и дается любому. Он жил задолго до создания Второй армии. Морозов был самым могущественным гришом в мире – и эта сила его изолировала. Я помнила слова Дарклинга: «Таких, как мы, больше нет, Алина. И никогда не будет». Возможно, Морозову хотелось верить, что если таких, как он, больше нет, то еще не все потеряно и он сможет создать гриша с величайшей силой. Или же у меня просто разыгралось воображение, под воздействием собственного одиночества и алчности со страниц журналов Морозова. То, что я знала и чего хотела, жажда поймать жар-птицу, чувство собственного отличия от остальных – все это сплелось в тугой узел, который почти невозможно распутать.

От этих мыслей меня отвлек шум бурлящей воды. Мы приближались к подземной реке. Мал замедлил шаг и поставил меня идти прямо за собой, чтобы освещать ему дорогу. И правильно, поскольку обрыв оказался поблизости – крутой и настолько неожиданный, что я врезалась Малу в спину и чуть не столкнула его за край в воду. Здесь рев стал оглушительным, река быстро неслась на неизвестной глубине, из стремнины поднимались шлейфы тумана.

Мы обвязали веревку вокруг талии Толи, и он перешел вброд, после чего закрепил ее на другой стороне, чтобы мы все могли пройти, цепляясь за трос. Вода была ледяной и доставала до самой груди, течение едва не сбивало с ног, хотя я крепко держалась за веревку. Хэршоу переходил последним. Я на секунду ужаснулась, когда он оступился и чуть не отпустил трос. Затем вынырнул, хватая ртом воздух; Накошка вся промокла и шипела от ярости. К тому времени, как Хэршоу дошел до нас, его лицо и шея были покрыты узором из крошечных царапин.

После этого все мечтали сделать привал, но Мал настоял, чтобы мы двигались дальше.

– Я промокла насквозь! – ворчала Зоя. – Почему мы не можем остановиться в этой влажной пещере, а не в следующей?

Мал не сбросил темп, но указал большим пальцем на реку.

– Вот из-за нее, – попытался он перекричать грохот воды. – Если за нами следили, им будет очень легко внезапно атаковать нас под такой шум реки.

Зоя насупилась, но мы продолжили идти, пока наконец река не осталась далеко позади. Ночь мы провели в полости во влажном известняке, где не раздавалось ни звука, кроме стука наших зубов, пока мы дрожали в мокрой одежде.

Так продолжалось еще два дня. Мы шли по туннелям, то и дело возвращаясь назад, когда дорога оказывалась непроходимой. Я потеряла всякое чувство ориентации, но когда Мал объявил, что мы сворачиваем на запад, заметила, что проходы начали подниматься вверх, выводя нас на поверхность.