Артур Янов - Первичный крик

Начали возникать новые первичные состояния. Я ощутила холод моего тела. Мне было холодно, потому что я все время ждала тепла от матери и отца. После этого ощущения, у меня улучшилось кровообращение. Руки и ноги впервые в жизни стали розовыми и теплыми. Во многих первичных состояниях я переживала желание обрести любовь родителей. Арт побуждал меня звать маму и папу. Я звала, и меня начинало переполнять чувство — я так ждала их, но они так и не пришли. Это чувство, страстное желание их близости не оставляло меня до самого конца курса лечения. Каждый раз это чувство становилось все более глубоким и всеобъемлющим, все более реальным. Когдая прочувствовала, что мне действительно нужно, я перестала набивать живот едой, чтобы заполнить пустоту, возникшую из‑за того, что я не могла удовлетворить свою истинную потребность. Поэтому‑то мне приходилось так много есть, порой доходя до обжорства — я не могла насытиться едой. Так происходило оттого, что в действительности мне была нужна вовсе не еда. Кроме того, я не чувствовала собственного желуд

ка, из‑за этого я просто не могла ощутить насыщение. Во время лечения некоторые «сны стали явью». Когда я была обжорой, то часто видела сон, в котором мне удавалось без всяких усилий поддерживать стройную фигуру. Но я никогда не думала, что мне удастся выбраться из порочного круга бесконечной цепи обжорства и строгой диеты. Теперь я ем только то, что хочу и когда хочу, и у меня без труда сохраняется красивая фигура.

Я была фригидной. Я любила обниматься, целоваться и ласкаться, но влагалище мое оставалось при этом бесчувственным. Проходя курс лечения я встречалась с теплым и любящим мужчиной, но мое обычное отношение к мужскому полу не изменилось от этого ни на йоту. Когда мы ложились в постель, я не могла дать себе волю, но мне страстно хотелось испытать оргазм. Арт сказал: «Ты думаешь, что секс — это любовь; но в действительности ты не хочешь никакого секса — тебе смертельно не хватает отца». Это была истинная правда. Чувство это буквально сочилось из меня — так сильная была моя тяга к отцу, тоска по нему. Я берегла себя для папы. Только ради него я заморозила себя, превратила в ледышку. Потом яощутилатепло и жар во влагалище. Два дня спустя и этот сон стал явью. Я впервые в жизни испытала настоящий оргазм. Это было прекрасное ощущение. Я почувствовала каждую клеточку своего тела. Это было изумительно. Когда все кончилось, я чувствовала себя одинаково хорошо и изнутри и снаружи. На меня снизошла невероятная безмятежность. Теперь я понимаю, что если бы не испытала ключевого чувства боли, отомкнувшего влагалище, то я осталась бы фригидной до конца своих дней. Никакие разумные и рациональные рассуждения о том, почему я стала фригидной, то есть, никакая обычная психотерапия, не заставила бы меня почувствовать (именно почувствовать) причину. Я бы продолжала разыгрывать спектакль перед бесполым Раймондом. Он был во всем похож на моего отца — такой же интеллектуальный и физически неосязаемый. Раймонд посвящал мне все свое внимание — отец этого никогда не делал. Раймонд даже читал мне вслух — в точности как отец, когда я была ребенком. Раймонд был дающим отцом. Он удовлетворял мои потребности, но его нужды я не удовлетворяла. Всю жизнь я старалась по-

15 — 849

нять отца, но он так и остался для меня таким же незнакомцем, каким был в детстве. Он все время жил в своем кабинете, за исключением тех моментов, когда забивал гвозди в стену строящегося дома. Я никогда не знала, чего от него ждать, я понимала только одно — его нельзя беспокоить. Единственное, что мешало мне перестать добиваться внимания отца и забыть о нем — это ощущение, что он — хороший человек— в принципе.

Бывали у меня и очень жестокие первичные состояния. В одном из них я явственно почувствовала, как родители убивают меня. Они сами были мертвы и не хотели, чтобы жила я. В другом состоянии я чувствовала себя рабыней родителей. Эти чувства вскипали внезапно и заставляли меня неистово кричать от внутреннего, ужасного страха. Потом я ощутила неистовый гнев в отношении матери. Она не имела права давать мне добиваться ее благосклонности, не должна была допустить, что я хотела ее. Но я так хотела быть с ней. «Пожалуйста, поиграй со мной. Настоящей». Но она не понимала моей мольбы, не чувствовала ее смысла. «Прошу тебя, будь чувственной. Пожалуйста, ну, пожалуйста, полюби меня. Пожалуйста, возьми меня на ручки». Теперь я почувствовала причину, отчего я выбирала себе половых партнеров среди женщин. Я пыталась заставить их любить меня, потому что желание добиться любви от матери было похоронено в глубинах моего подсознания. Втайне я чувствовала себя такой безобразной, что стремилась окружить себя красивыми подругами. Вместо того, чтобы признать, что я потерпела неудачу в отношениях с матерью, я вступила в отчаянное соперничество с Робертой, которая была холодна, красива и тщеславна, как моя мать. Джейнет требовала, чтобы я была внимательна к ней — опять‑таки, в точности как мать. Она тоже высасывала меня — но, по крайней мере, она хотя бы разговаривала со мной. Хильди была хорошей матерью — она была порядочна и умна, и поэтому стала моей любимой подругой. Она могла часами меня слушать и помогала мне, когда я совсем расклеивалась. Но, естественно, и это меня не удовлетворяло — ведь Хильди тоже не была моей матерью.

Но так как я все равно не чувствовала себя женственной, то и переключилась на женщин, обладавших еще меньшей женственностью. Я пыталась вступать в половые отношения с лес

биянками. С Мэри и Стэйси я могла полностью чувствовать себя «женщиной». Моя мать обычно была очень холодна со мной, за исключением тех случаев, когда немного выпивала. В этих случаях она с такой сексуальной страстью принималась обнимать и целовать меня, что я пугалась и чувствовала отвращение. Я еще проходила курс первичной терапии, когда мать однажды позвонила мне в половине третьего ночи. Я поздоровалась, а потом голос матери произнес: «Я люблю тебя и страшно по тебе скучаю». Я была настолько ошеломлена, что повесила трубку, не сказав ни слова. Позже, на следующий день, я осознала, в чем состоит суть лесбийской любви. Моя мать стремилась унизить и уязвить меня, потому что это я должна была ее любить. Мать хочет, чтобы дочь любила ее — моя мать никогда не давала мне почувствовать себя красивой или женственной, она не позволяла мне быть в детстве маленьким ребенком; она пыталась сделать меня своей матерью — она была неспособна любить меня, но, однако, требовала, чтобы я любила ее. Поэтому гомосексуальность — это когда дочь отвергает отчуждение матери и идет к другой женщине, говоря ей: «Я буду любить тебя, если ты полюбишь меня». Так начинается символическое лицедейство. Разница между активной и пассивной лесбиянкой определяется мерой лишения женственности. Пассивная лесбиянка все еще борется за то, чтобы быть женщиной. Активная лесбиянка в своем отвержении заходит так далеко, что своими действиями словно говорит: «Я откажусь от всего женственного, что во мне осталось и стану для тебя мужчиной (символической матерью)». Одна свихнувшаяся лесбиянка, моя знакомая, написала когда‑то белыми стихами поэму под названием «Хрупкие люди». Ничто не может лучше выразить суть лесбиянства.