Анатолий Агарков - Как я стал Богом

Большой дом нарсуда был похож и одновременно не похож на прежнее здание. Очертания вроде бы сохранились, но вместо бревенчатых — кирпичные стены, гараж пристроен, асфальт положен. Палисадник огорожен металлическим забором и нет в нём могучих тополей, дававших такую прохладную сень в самые жаркие летние дни.

О пропавших тополях Суданский пожалел более всего.

На широкой скамье у металлических ворот с калиткой группа молодых людей — слышны смех, задорные голоса. Как все жизнерадостные люди, Виктор Петрович любил молодёжь, охотно с ней общался и легко находил общий язык.

— Добрый вечер, комсомолия! Не помешаю?

Смех оборвался. После паузы:

— Ты чё, мужик, нарываешься?

— Ленка, папка пришёл — домой пора.

— Что ж ты, дяденька, не спишь? Сердечко пошаливает? Беречь надо.

— Мозг, — Суданский постучал пальцем по лбу. — Вот что беречь надо. Здесь всё, в этом сером веществе: все наши знания, чувства, память. Весь мир. Это самое важное и уязвимое, что есть в человеке.

Кто-то чиркнул спичкой, прикуривая. Удивлённо и недоверчиво блеснули прищуренные глаза под густыми бровями. Но это был наркотический блеск.

— Ясно, — хрипловатый голос. — Ты, мужик чокнутый: комсомолию какую-то придумал.

Суданский покачал головой своей догадке:

— Что курим, травку?

— А ты ментяра? На, хватай, тащи в кутузку.

— Хватит вам заводиться. Он такой забавный, — со скамьи вспорхнула девица, подхватила Суданского под руку, светлое, не тронутое морщинами личико исказилось гримасой, — Фу, какой строгий!

Близость упругого девичьего тела, не отягощённого избытком одежды, как будто разбудила в разлагающемся трупе какие-то, ещё непонятые желания. Две несмелые морщинки тронули чёрные губы Виктора Петровича у самых их уголков. Он будто заново осваивал нехитрую мимику улыбки.

— Что вы так смотрите? — спросил бывший судья, прижимая её локоть к своим рёбрам. — Живых трупов не видали?

Девица запрыгала, восторженно захлопала в ладоши:

— Классно! Сегодня трахаюсь с трупом.

— Заткнись! — оборвал её парень, подступая из темноты. — А ты, мужик, трупак ты или мудак, катись отсюда, пока цел.

Суданский, дурачась, подёргал плечами, выставил кулаки:

— Бокс!

По треску и хлюпанью полусгнившего организма определил, что не всё у него в порядке с многочисленными шатунами и шестерёнками, работающими внутри, и как бы не рассыпаться в прах от одного неловкого движения.

— Бокс! Бокс! — девица опять поскакала, хлопая в ладоши.

— Радости полные трусы, — сказал парень и закатил девице затрещину, впрочем, не сильную.

Кто-то на скамейке приглушённо чихнул и произнёс звонким радостным шепотком:

— Доброго здоровьица, Виктор Георгиевич!

И ответил самому себе:

— Спасибочки, Виктор Георгиевич!

— Эй, ты не очень-то увлекайся, — Задира, забыв о Суданском, поспешил к нему.

Виктор Петрович прислонился спиной к забору, и тут же увидел рядом лицо девушки, полураскрытые её губы и ощутил, казалось, щекой и ухом шелестящее дыхание.

— Ты же не трус? Ты набьёшь морду этому козлу? Разве настоящий мужчина ударит девушку? Ну, скажи.

Вместо ответа бывший судья положил свою руку девице на плечи и привлёк её к себе, будто беря под защиту.

— Эй, старпёр, будешь клеиться к Галке — разберу на запчасти, — издали пригрозил Задира, вставляя в ноздрю трубочку.

— Ну и дурак, — сказал ленивым и добрым голосом тот, кто называл себя Виктором Георгиевичем. — Чего ты её прессуешь? Бабы сами знают, кого им надо. А любви нет и нечего выдумывать. Эй, мужик, ты, правда, что ль трупак? Не хочешь попробовать?

— Я, братцы, русский, — прихвастнул Суданский. — А значит, пью всё, что горит, и люблю всё, что шевелится.

— Складно говоришь, — усмехнулся Виктор Георгиевич.

— Культурный ты, мужик, вежливый, — сказал Задира. — Но хайло я тебе всё равно начищу: отпусти Галку — мне лень вставать.

— Не отпускай, не отпускай, — девица плотней прижалась к Суданскому. — Ты ему — рраз...! раз! — она махнула в воздухе кулачками — и на лопатки! Только сунься к нам, поганец!

— Вот дура! Счас же встану, — Задира сделал вид, что отрывает зад от скамейки. — Тебе, мужик, капец. Встречал я одного такого...

— Небось, рад, что расстались? — осведомился Суданский.

— Ну-ну.... Как знаешь, — Задира хрустнул крепкими плечами.

Из темноты Виктору Петровичу передали кефирную бутылку с торчащей из неё трубочкой.

— Эх-ма! — бывший судья выкинул трубочку, взболтнул бутылку и опрокинул её содержимое себе в глотку.

Минуту стояла изумлённая тишина.

— Ты что, падла, делаешь?! — взвизгнул Задира и подскочил к Суданскому.

Тугие мышцы его, готовые к действию, казалось, поскрипывали от собственной крепости, как портупея у новоиспечённого лейтенанта.

Суданский удивился:

— Сами ж предложили.

Задира криво, недобро усмехнулся, словно кот на синичный писк, отодвинул девицу от Суданского. Тот насторожился. Взгляды их, пронзая темноту, сошлись как клинки, казалось — лёгкий звон пошёл.

Задира вдруг перешёл на шёпот:

— Ты зачем весь кайф вылакал?

— Чего? Чего? — Суданский сжался. — Что я такого сделал? Сами сказали: пробуй, я и выпил. Делайте, что хотите, только я никак вас не пойму.

— Не трожь его, Андрей, — сказал Виктор Георгиевич. — Он сейчас сам сдохнет. Ты, придурок, бензин выпил.

— Надо же, — удивился Виктор Петрович. — А я и не почувствовал.

Задира Андрей с шофёрской виртуозностью щелчком выстрелил сигарету из пачки, грубо запихнул её в рот Суданскому:

— Закуси, падла...

Виктор Петрович вдруг ощутил прилив бешенства и удивился.

Он ударил парня в подбородок, и тот упал. Упал странно, неуклюже, словно разобщившись вдруг в суставах. Вместе с гримасой боли и страха его дегенеративное лицо на короткий миг, как последний божий дар, посетило человеческое выражение.

— Ты, псих, чё творишь?! — Виктор Георгиевич сорвался с места, но кинулся не в драку, а поднимать оглушённого товарища.

Суданский остыл:

— Чёрт, не рассчитал. Я не хотел так сильно. Но он сам виноват: скребёт, скребёт, как крыса в гроб — вот и доскрёбся.

Вся компания дружно переживала за Андрея и не обращала внимания на оправдательный лепет усопшего судьи.

Наконец Задира пришёл в себя. В нём почти ничего не осталось от бравого и уверенного в себе шалопая.

— Ты что, мужик, супермен? — облегчённо вздохнул Виктор Георгиевич, отстраняясь от приятеля. — Бензин как воду жрёшь, дерёшься как Тайсон.

— Так получилось, — пожал плечами Суданский. — Я не нарочно.

Подруга Задиры вернула ему свои симпатии:

— Миленький, найди бензинчику. А я тебя поцелую.

Близость девичьего тела вновь затронула глубинные чувства гниющего организма. Виктор Петрович погладил девушку по спине и пониже тоже. А когда она встала на цыпочки и поцеловала его чёрные неживые губы, бывший судья ощутил себя готовым на любые подвиги.