Радзивилл Ежи - Гении неба

— Ну-с, на что мы жалуемся?

Я молча попытался приподняться, но накатила волна слабости. Серый доктор — больше никем эти двое быть не могли — сообщил профессионально бодрым голосом:

— А в целом у нас имеется некоторый прогресс, не правда ли, коллега?

— Несомненно, коллега, — вздохнул оранжевый.

— Где я? — спросил я их. Оранжевый медик покачался, приблизился ко мне на шаг и наставительно заметил:

— Сейчас это не имеет ни малейшего значения.

— А что имеет значение? — спросил я. Тошнота со слабостью чуть поуменьшились, и я не мог удержаться от улыбки, глядя на ТАКОГО доктора.

— Конечно же, ваше выздоровление! — бодренько воскликнул он, — Да, кстати, а где у нас хозяйка?

— Я здесь, — возникла в поле зрения Эва. Она была в длинном легком зеленом платье, — Ну что?

— Уже лучше, — важно сообщил оранжевый, серый дополнил:

— Хотя прогресс мог быть большим. Конечно, лучше всего было бы сменить ему тело, но мы с коллегой считаем, что не все консервативные методы лечения исчерпаны.

— Совершенно верно, — кивнул оранжевый, — Грязевые ванны делаете?

— Как прописано, — сказала Эва, теребя пуговку на вырезе платья.

— Это хорошо! — бодро сказал оранжевый и снова закачался, — А когда последний раз закапывали его в песок? И на сколько?

— Вот с этим очень трудно, — смущенно кашлянула Эва, — Он становится таким беспокойным, когда его закапывают! Вчера закапывали, всего на тридцать секунд, и он опять начал задыхаться.

В оранжевых лапках появились блокнот и стило. Доктор озабоченно нахмурился и начал, покачиваясь, писать, при этом бормоча:

— Тэ-экс, задыхается...

— Эва, что это за бред? — спросил я. Эва промолчала, а медик, не отрываясь от блокнота, отметил:

— Тэ-экс, бредит... — Закончил писать, выдрал листок из блокнота, вручил Эве:

— В песок больше не надо. С сегодняшнего дня закапывайте в каждую чакру по пять капель микстуры Цоя, а поясницу кроме того растирайте лосиным молоком и березовым скипидаром,смешанными в равных пропорциях, если найдете.

— Найдем, — кивнула Эва, пряча листок.

— И продолжайте делать горячие компрессы из черной икры, — заметил серый доктор.

— Хорошо, — кивнула Эва.

Существа отошли, до меня донеслась их общая тихая речь, из которой я разобрал только "размер гонорара согласуем по выздоровлении". Я напрягся, повернул голову набок. Эва провожала врачей, одновременно заглядывая в лист из блокнота оранжевого доктора. Прикрыла за ними дверь, вернулась ко мне:

— Как ты, болящий?

— Ничего не понимаю. Где мы, Эва?

— Мы во владениях, которые ты мне пожаловал, — грустно улыбнулась она, — Это место называется Пеплис, на берегу прекрасного озера Нану-Корио стоит крепость Ле Бон Шарм Де Кот. Вот, мы совсем недалеко от нее. Доктора говорят, что тебе нужно быть поближе к природе. Ты совсем ничего не помнишь?

— А что я должен помнить?! И как это я могу пожаловать тебе то, чего у меня нет? — забывшись, я раздраженно тряхнул головой, вызвав тем новую волну тошноты, — Брр! Последнее, что я помню — это как ты свернула шею Светке. Было такое дело, а?

— О боги, да за что?! — терпеливо вздохнула Эва, — Конечно, такого не было!

— Серьезно?

— Ох, мне кажется, что ты лучше помнишь свои бредовые видения, чем то, что происходило в действительности. Я никогда не сворачивала шеи этой недалекой, но совершенно безвредной терранке.

— Да?! — саркастически воскликнул я, — Безвредной?!

— Послушай меня, капитан. Я всегда была твоей доброй советчицей, так послушай меня и в этот раз — прекрати пытаться вызвать к жизни реальности своих бредовых видений! Иначе, если ты будешь цепляться за них, тебе никто не сможет помочь.

— Вот как...

— Так. Твоя профессиональная болезнь зашла слишком далеко. Пожалуйста, не думай ни о чем. Просто живи, как живут почти все люди.

Я с напряжением поднял свои руки и посмотрел на них. Они имели жалкий вид — высохшие обезъяньи лапки, испещренные кратерами отвратительных зеленых гноящихся язв. Такого напугался бы и натуральный зомби, но боли я не ощущал — только жуткую слабость с незначительной примесью тошноты. Я приподнял бровь и спросил Эву, глядя на кисти рук:

— Так что это за профессиональная такая болезнь? У меня может быть только энергетическое истощение.

— Что ж, — терпеливо сказала Эва, отводя глаза, — Пусть будет энергетическое истощение. Только оно запредельное, когда организм уже отказывается взять энергию извне. Отказывается усваивать пищу. Когда... — она окончательно сбилась и потупилась. Я вспомнил про свою драконью кровь, умеющую черпать энергию откуда угодно, про вставленный в деликатную часть организма утилизатор мощностью с Братскую гидроэлектростанцию и почувствовал, как меня сперва побирает изумление, а затем — бешенство. Я поднял на волне бешенства свое легкое, иссохшее тело с лавки и заорал:

— Я не верю! Это не реальность, а самый заурядный бред, вызванный инфорегрессией!!! Именно все это вокруг бред, шлюхины дочки!!!

Ярость душила, не оставив ни слабости, ни тошноты. Лавка подо мной стала растекаться, мягчеть, и следом все вокруг дрогнуло, и стало меняться все стремительнее, и вот я с огромнвм облегчением увидел вокруг себя шестиугольники Валькирии, и Юри, и Эву, склоняющихся надо мной. И понял, что холод идет от присосок медицинского комплекса, который заряжал мою псинергетику, разряженную в ноль дикой гонкой биовремени. Юри порывисто вздохнула, прижалась ко мне:

— Ох ты... Ох ты шлюхин ты сын, ох... Брат мой, любимый мой... Живой!!!

Эва молча стряхивала с лица слезы радости и облегчения. Я не мог пошевелиться, тело, словно окоченевшее, отсутствовало, и я не ощущал его, как, бывает, не чувствуют отсиженную ногу. Только ледяной холод кроме зрения, обоняния да слуха.

Потом пришла боль, я лишь на миг ощутил ее нарастающий вал, грозящий смять, уничтожить, лишить памяти и рассудка, потом сработала автоматика медкомплекса, но все же в глазах помутилось, изнутри стегнуло одновременно и жаром, и холодом... Сознание я все же не потерял. Правда, голоса стали далекими, и не всегда удавалось разобрать, что говорят. Постепенно на смену холоду пришли обычные ощущения здорового тела, все наладилось, но Валькирия даже через час считала положение чересчур серьезным для саморемонта. Я начал скептически фыркать и протестовать, тогда она на миг отключила медицину, и я, как говорится, поплыл вниз по речке, сразу осознав, что капризничать тут ни к чему. Валькирия, хотя и очень переживала, все же была великолепна. Впрочем, я давно заметил, что женщины получают максимальное удовольствие от того, что опекают хворых и беспомощных... Я даже начал подозревать, что будь воля моей капсулы, я не выздоровел бы раньше, чем ей бы надоело играть со мной в больницу. К счастью, наша жизнь не настолько безоблачна, чтобы капсула стала тянуть с исцелениением хворей.